Он знал, что кость горного козла, особенно копчиковая, ценилась как усилитель ментальной устойчивости, если правильно её обжечь и перемолоть в порошок. Так что эту кость он сразу отложил. Почки и печень тоже пригодятся. Сало снял пластами, положив в отдельный контейнер. Оно могло использоваться как основа в приготовлении мазей. Остатки – требуху, кровь и кости, что не представляли ценности – аккуратно собрал в единую кучу и прикопал в стороне, под корнями старой сосны, засыпав землёй и хвоей. Он даже использовал обезличивающее плетение, чтобы запах гниения не привлёк хищников-падальщиков раньше времени. И не выдал постороннему наблюдателю, который мог бы тут оказаться совершенно случайно всё то, что здесь произошло.

Когда всё было готово, Андрей вновь вернулся к лагерю, устроенному в нише скалы, которую он нашёл часом ранее. Укрытие было удобно защищено от ветра и отлично подходило для привала. Он развёл маленький костерок, окружив его камнями. Использовал тонкие полоски сальника как жир для растопки, затем аккуратно разложил мелкие ветки и поджёг. На раскалённом плоском камне, что он положил прямо в угли, вскоре зашипело мясо. Запах был сильным, насыщенным, вызывающим почти первобытный голод. Он жарил не всё, только пару плоских кусков из задней части туши, остальное засолил и запечатал в специальные горшки для хранения скоропортящихся продуктов, вложив в браслет-хранилище.

Когда мясо на раскалённом камне подрумянилось, он осторожно переложил его на лист шершавого дикого лопуха, сел напротив костра и стал есть – не спеша, сдержанно, молча, как и всегда. Каждое движение было размеренным. И даже сейчас, среди гор, среди опасностей и погонь, он выглядел… спокойно. И в этот момент в нём не было ни ученика, ни беглеца. Только странник, который знал цену каждому вдоху, каждому глотку воды, каждой искре на углях…

………

Медленно подступающий вечер медленно стелился между скал. Мягкий ветер приносил с собой прохладу, щекотал уши, ронял еле слышный шелест с вершины ближайших сосен. Над костром всё ещё тянулся в небо тонкий, пахнущий копчёным дымок, но Андрей уже закончил трапезу и, аккуратно вытерев руки тканью, перешёл к следующему этапу. Он медленно опустился на колени рядом с разложенными перед ним свёртками. Из браслета-хранилища вылетела небольшая металлическая коробка-ларец, что мягко опустилась рядом с ним. Из неё он достал несколько алхимических инструментов. Крошечный жаростойкий резец, губчатую ложку с чернённым кончиком, шестистороннюю ступку из полупрозрачного белого кварца, и миниатюрную духовую сушилку, похожую на крошечный глиняный горшок с резонансными кольцами.

Рядом легли три крошечных флакона с вытянутыми горлышками, предназначенные для эссенций. Всё было вымерено, организовано, отточено до автоматизма. Он не просто знал, что делал – он был алхимиком, обученным одним из лучших мастеров.

Сначала он принялся за печень. Извлечённая им ранее, она хранилась в особой охлаждающей плёнке, созданной из конденсированной духовной влаги. Печень он разрезал поперёк, проверяя плотность и цвет. Тёмно-бордовая, без пятен, с ровной структурой – значит, здорова.

С помощью губчатой ложки он начал осторожно выдавливать внутреннюю эссенцию, ту самую, что скапливается в глубинных слоях и содержит природные токсины, жизненную силу и часть животной души. Она была мутной, тягучей, и пахла почти металлически. Он перелопачивал печень, аккуратно разделяя её слоями, работая как хирург, отделяя желчь, эссенцию и плоть. Извлечённую эссенцию, капля за каплей, переливал в флакон, заранее очищенный и покрытый внутренним защитным слоем из тончайшего серебряного сплава.