Хайдарали Усманов Шутки Богов. Питомец

В сердце гор всегда кажется, что небо ближе, но и одиночество ощущается тяжелее. Тихий шелест камешков под ногами и хруст сухой пыли были единственными звуками, сопровождавшими одинокую фигуру на узкой горной тропе. Но Андрей всё также медленно шагал вперёд, уже одетый в плотную походную одежду цвета выцветшей серой травы, плотно затянутую у запястий и шеи. Поверх туго затянутого пояса был перекинут простой походный плащ с внутренними карманами и защитными плетениями, почти незаметными глазу. Ветер рвался в его волосы, но не мог сорвать капюшон – всё было надёжно зафиксировано.

Каждое его движение было выверено и аккуратно сдержано. Ведь сейчас он шёл не просто так. Он старательно прокладывал свой новый путь, всматриваясь в каждый изгиб скалы, в каждый излом тропы, в каждую расщелину, где могли быть притаившиеся враги или живые магические аномалии. Перед ним раскинулась древняя гряда – Горы Лунного Хребта, тянущиеся серыми, обветренными исполинами сквозь небо, словно застывшие волны каменного моря.

Где-то вдалеке тонко звенел ветер. Он обвивал пики… Гладил ущелья… И что-то непонятное шептал на своём языке забытых духов. Даже само небо здесь было особенным. Пронзительно глубоким, синим, будто вымытым дождями тысячи лет. Облака – лёгкие, как дыхание дракона, медленно плыли между пиками, отбрасывая мягкие тени на крутые склоны. Скалы с обеих сторон были высокими и почти вертикальными. В их поверхностях просматривались следы древней эрозии. Продольные трещины, будто когти исполинского зверя… Замшелые углубления, где когда-то, возможно, прятались отшельники… На некоторых уступах росли невероятные сосны – узловатые, древние, с корнями, вросшими прямо в камень, словно сама земля не хотела их отпускать. Их темно-зелёная хвоя казалась будто бы покрыта серебром – то ли от утренней росы, то ли от вечной пыли древнего мира.

Тяжело вздохнув, Андрей остановился, чтобы осмотреться более внимательно. Он стоял на узком изгибе, где тропа резко уходила вдоль обрыва, а справа – раскрывался ошеломляющий вид. Небольшая, но красивая долина, расположенная глубоко внизу, была словно выдолблена из земли рукой какого-то древнего бессмертного. Там, на дне, между переплетений речушек и озёр, струился туман – медленный, живой. Он полз по склонам, цеплялся за камни, и растворялся под первыми солнечными лучами, словно сдаваясь.

Задумавшись, Андрей медленно присел на корточки. Его взгляд скользнул по горизонту, внимательно осматривая всё, что только мог увидеть. Каждую расщелину, каждый зубец на гребне скал. Сейчас он знал, что именно здесь, в глубине мира, сам воздух был другим. Здесь нельзя было расслабляться, здесь всё следило, всё хранило свою собственную память. И если вести себя неуважительно, то даже гора могла бы ответить на подобную наглость.

Он достал из внутреннего кармана крошечный фрагмент камня, с вырезанной на нём печатью. Это была пространственная метка, одна из тех, что он закладывал на каждом безопасном участке. Сжав камень в ладони, он аккуратно активировал магическую нить, вплетая в ткань мира слабый отголосок своего присутствия. А потом аккуратно положил этот своеобразный артефакт, среди камней, в корнях растущего рядом дерева. Всё это он делал именно для того, чтобы позже… Иметь возможность вернуться в это место.

Сделав это, он вновь встал. Ветер встрепенулся, точно приветствуя его решение. Андрей двинулся дальше, по тропе, что тянулась между исполинских скал. Ни один звук не нарушал его шагов, и только хребет древней земли, словно спящий дракон, вновь принимал в своё сердце того, кто шёл против судьбы.

Чем дальше он шёл, тем всё больше вокруг менялась картина. Даже сам воздух в горах становился всё суше и тоньше. Он словно просачивался в лёгкие сквозь узкое сито, не давая насытить тело настоящим дыханием.

Уже сильно устав, Андрей всё равно шагал вперёд. Хоть уже и медленно. И каждый вдох давался ему с усилием, словно кто-то невидимый сжимал ему грудь изнутри. Непосвящённый мог бы подумать, что это была всего лишь усталость, после долгого пути? Но на самом деле это была плата. Плата за то, что он заговорил. И не просто голосом – а тем самым голосом, что мог разрывать пространство, сотрясать воздух, и вгонять боль в кости живых. Его губы были бледны. А под глазами – налились тяжёлые, сине-чёрные тени. Но он всё равно шёл, удерживая ровную осанку с каким-то молчаливым упрямством, словно знал, что за каждой выступающей коркой крови на губе наблюдают духи этих гор или, хуже, невидимые враги, притаившиеся где-то в тени. Но как только он достиг очередного укромного участка тропы, среди нагромождения валунов и пепельно-серых сосен, вздох его сорвался с его губ с тихим стоном вперемешку.