А Стрельников, как оказалось, хорошо разбирался с последствиями таких вот случаев. И это бы оттолкнуло меня от него, не стой на другой чаше весов вероятность того скандала, что могут устроить родители подруги. Уж очень хотелось обойтись без последствий.

– Всё ещё в отключке. Я дал ей воды, скоро должна отойти, – уверенный голос Никиты действовал на меня успокаивающе.

На удивление, несмотря на то, что в самом разгаре стояла новогодняя ночь, парень не был ни пьян, ни накачан чем-либо ещё. Его тёмный, абсолютно трезво смотрящий взгляд, оценивающе проходится по моей сжавшей в комочек фигуре, а голос смягчается:

– Сильно испугалась?

– Да не то чтобы очень, – зачем-то отрицаю очевидное, хотя до сих пор чувствую, как пальцы на руках и ногах сводит от холода. – Прости, что тебе из-за меня пришлось уйти с вечеринки, – набрав побольше воздуха в лёгкие, говорю. – Праздник удался…

– Да забей, – присаживается он рядом, отчего старые пружины дивана издают характерный звук. – Каждый год всё одно и то же. Старшие набухиваются, малые разнимают драки.

– А ты здесь… один живёшь? – стараюсь сместить своё внимание на что угодно, лишь бы не фокусироваться на том, как близко сидит парень.

На то, как приятно пахнет от него. Не прислушиваться к его дыханию. Не думать о нём. Не думать о…

– Временно, – пожимает плечами Никита. – Бабуля уехала к сестре в соседний регион. На праздники. Ну, знаешь, пенсионерский вайб, всё такое.

Я, наконец, осматриваюсь. Квартира действительно выглядит так, словно её хозяйка давно перешагнула порог пенсионного возраста. Старые занавески на окнах, частично съеденные молью; вязаные декоративные коврики на стульях, телевизоре, комоде, диване (да где только можно!); красивый узорчатый ковер на стене и, разумеется, куча разной хрустальной посуды и советских фото в рамочках на полках в серванте, что занимал большую часть зала.

– Да уж, – сглатывая, говорю. – Слушай, а…

– Хочешь что-нибудь выпить? – внезапно предлагает Никита, подскакивая с дивана. Половицы под его ногами жалобно скрипят.

– Если только чаю, – смущённо соглашаюсь.

Стрельников тут же расплывается в радостной и, отчего-то мне кажется, немного даже предвкушающей улыбке.

– Чай, значит, – кивает он. – Понял, принял. Пошли на кухню.

И мы идём. Вдоль коридора со старыми советскими обоями. Мимо не закрытой спальни, где в полутьме на кровати лежит Кристина, к которой я, честно говоря, даже боялась подходить.

– Ну, не думал же ты, что я второй раз на одни и те же грабли наступлю, – в спину нервно бросаю парню.

Мы почти уже в кухне. Но Никита почему-то останавливается после моих слов. Замирает, словно каменная статуя, а я чуть ли не налетаю на его спину.

– Ну-ка дыхни, – чуть обернувшись, просит. А после, словно не замечая моего оглушенного состояния, прислоняется спиной к моим вытянутым ладоням и ведёт носом. – Пахнет вкусно.

– Вот дурак, – толкаю его, и парень смеётся. Так задорно и легко. Напрочь разрушая всю ту напряжённость обстановки, что царила между нами.

Всё же смеясь, Никита ставит чайник на плиту, пока я, стараясь сдержать рвущуюся наружу улыбку, умещаюсь на узенькой табуретке за столом. Тот как раз располагался возле окна, и мне было очень удобно спрятать свой взгляд между заснеженных улочек двора двухэтажки, в которой мы находились. Лишь бы не ловить тёмный взор Стрельникова, смотрящий будто насквозь.

– Послушай, мы же вроде как друзья, – говорю через какое-то время, которое мы провели в молчании.

Лишь шипящий звук горящего газа на плите нарушал эту тишину.