Прямо перед этой витриной Йонатан заявил: “Я не буду делать татуировку, потому что это навсегда, а я намерен измениться”, а она – черт его знает, откуда это взялось – сказала: “Сделай татуировку хамелеона”. Он тогда прямо-таки пришел в восторг от ее ответа, но, понятное дело, никакого хамелеона набивать не стал.

“Придется смириться с тем, что сегодня все будет напоминать мне о Йонатане, – думает Габриэла, – от шоколадного шарика и татуировок до… слона!”

Она направляется к знаменитой галерее, где установлена самая необычная конструкция, когда-либо оказывавшаяся на детской площадке. Над матами возвышается серый слон в натуральную величину, у которого между двумя изогнутыми бивнями прячется хобот, а из разинутой пасти спускается красный язык в виде лестницы. Малышня вскарабкивается по ней и исчезает у слона в брюхе. Самые мелкие еще в подгузниках, другие постарше – шустрые, как ниндзя. Тех, кто попал в пасть слона, поджидают кромешная тьма и встреча с сонмом вирусов. Большинство детей не задерживаются внутри ни на миг и тут же вылетают к родителям, ожидающим с другой стороны, у подножия горки, выходящей прямо из задницы слона.

– Однажды извращенец, который изобрел это сооружение, будет привлечен к ответственности, – сказал тогда Йонатан, втягивая Габриэлу за собой внутрь слона.

Было поздно, детей в зале уже не было, но в воздухе еще пахло протертой едой, влажными салфетками и полными подгузниками. После долгих уговоров Йонатана, который уверял, что никто не станет красть штуковину такого размера, Габриэла решилась оставить виолончель снаружи слона. Часы, которые они провели в тот день вместе, можно назвать самым длительным периодом их отношений. Он тогда просто взял и предложил: хочешь встретиться вечером в Центре? Это была отличная альтернатива вечернему кинофакультативу. После бегства Йонатана из “Принца” Габриэла думала, что не простит его ни за что и никогда, но на следующее утро на парте ее ждал карандашный набросок – ее портрет с крыльями и хвостом.

У слона в животе воняло, было темно и уютно. Из-за эха они говорили шепотом. Йонатан светил фонариком своего телефона по сторонам, будто археолог, нашедший древние наскальные рисунки. Вместе они изучили и любовные послания, и похабные ругательства – свидетельства того, что тут побывали их сверстники. К счастью для всех, большинство посетителей слона пока еще не умели расшифровывать петроглифы.

Они с Йонатаном тогда играли в “перевернутые песни” – игра, которую изобрела бабушка Габриэлы. Берешь известную песню и меняешь в ней каждое слово на противоположное. Йонатан порадовал, превратив “Маленький зайчик попал под трамвайчик” в “Большой вурдалак напал на кадиллак”, но Габриэла выиграла, когда из “А малышка Йонатан ходит в садик по утрам”[3] соорудила “Годзилла Габриэла ночами Элгара хрипела”.

– Ты просто гений! – Если Йонатан иногда и говорил комплименты, то почему-то всегда при этом закрывал глаза и качал головой.

– Если и есть слово, которое я ненавижу, так это “гений”, – вздохнула Габриэла. – У нас в школе всех считают гениями.

– Всех, кроме меня. Я банальный. И это правда.

– Дать тебе пощечину? Или сам справишься?!

Йонатан неожиданно со всей силы ударил себя по лицу.

– Эй! – Габриэла схватила его за руку. – Ты больной?!

– И банальный, – улыбнулся Йонатан.

– И о-о-очень взрослый. – Она направила на него луч фонарика.

У него все было густым: брови, волосы, нос, губы. Он был реальным, настоящим. Не то что она, с чертами лица, будто нарисованными тонким карандашом. Но при этом Габриэла чувствовала, что ее душа прикована к реальности, а его вибрирует, вспыхивает и гаснет, как пламя.