Утром ослабленные новобранцы едва находили в себе силы пробудиться и подняться на ноги после громких криков сержантов. Весь день потом все как один только и ждали очередного захода в столовую, а не нового занятия по боевой подготовке, что так привлекали их в самом начале службы. Наливаемая в солдатский котелок похлебка всего с несколькими крупинками злаков и крохотным жировым пятном на поверхности казалась столь жидкой, что ее даже не хотели есть поначалу. Но голод менял предпочтения людей, и такое кушанье становилось желанным. А еще в армейский тыловой рацион входили распаренные и уже успевшие подгнить во время небрежного хранения овощи, что неприятно чувствовалось во время еды.

Но больше всего Виктору и его сослуживцам не нравился выдаваемый в столовой хлеб, который молодые солдаты и хлебом назвать стеснялись. Мука в нем была низкого сорта, плохо просеянной и смешанной как будто с мелкими опилками и еще чем-то, похожим на грубо перемолотые зерна какого-то злака. Но и такое перестало кого-либо смущать в полку. Привыкли, ели с аппетитом и, конечно, не наедались, а потому ждали следующего прихода в столовую, постоянно чувствовали голод и мечтали только о вкусной еде и продолжительном сне, чего так каждому недоставало.

– На еду вздумали жаловаться! – заорал на солдат в столовой внезапно прибывший туда комиссар полка после того, как кто-то из новобранцев высказал командиру свое недовольство.

Виктор и его товарищи мгновенно встали со своих мест, приветствуя по уставу старшего воинского начальника, лицо которого было в этот момент багровым от злости, а губы и руки тряслись от волнения и напряжения.

– Я вам покажу жаловаться! – снова заорал он, сделав короткую паузу, чтобы посмотреть на реакцию присутствующих в столовой солдат. – Вся страна голодает и надрывается на работе в тылу по двенадцать часов в день, без выходных, питаясь по карточкам, замерзая. В цехах, на заводах и на полях в колхозах работают женщины, старики и подростки. У станков мальчишки тринадцатилетние стоят. Люди делают все, чтобы армия была обеспечена необходимым имуществом и вооружением. А вы тут жаловаться вздумали. Да еще на фронт решили уходить, не получив должной подготовки.

Комиссар снова обвел всех своим цепким взглядом красных от напряжения глаз.

В его последних словах была истинная правда. В полку уже прошел слух о том, что в действующей армии кормят куда лучше, по другой норме, чем здесь, в глубоком тылу. А потому оголодавшие за несколько месяцев ребята, вчерашние мальчишки, многим из которых, как и Виктору, не было еще и восемнадцати лет, сразу начали мечтать о скорой отправке на передовую.

– Там хотя бы сытнее, – промолвил кто-то из них, когда разговор во время перекура снова зашел о еде.

Однако слухи о куда более калорийном питании в боевых частях на поверку не подтвердились. Виктор столкнулся с этим воочию. Из запасного полка его направили для прохождения службы на Центральный фронт, в одну из воюющих там стрелковых дивизий, что уже давно держала на довольно сложном участке оборону, зарывшись в землю, окопавшись и создав огромное количество позиций на передовой и вблизи нее. Согласно полученной воинской специальности Виктор попал служить в один из расчетов станкового пулемета, что не всегда удавалось новобранцам. Но до того момента в составе колонны солдат маршевой роты он прошагал не одну сотню километров по родной земле, таща на себе и неся с собой объемный по размеру и довольно тяжелый армейский скарб. Вещмешок за спиной, свернутая плащ-палатка, шинельная скатка, что при жаркой летней погоде своим соприкосновением с телом солдата приносила ему огромный дискомфорт, вызывали жгучее желание сбросить все эти вещи в ближайшую канаву. Однако на привалах, ночевках в лесах, полях, под открытым небом, в избах и сараях у местных жителей они всегда оказывались нужными, потому как шинель выполняла роль одеяла, а плащ-палатка – подстилки на землю. Либо наоборот.