– Можете приходить, когда пожелаете. Да хоть вообще в мою комнату перебраться. Я не буду ничего убирать, – сказал он, и я почувствовала, как краснеют даже уши. Под таким предлогом меня еще никто в свою кровать не приглашал. – Вам нечего стыдиться. Если бы я видел то же, что и вы, наверняка и сам к вам пришел бы.

– Сомневаюсь, – хмыкнула я. – Вы вообще ничего не боитесь.

– Ошибаетесь. Боюсь, как и любой человек. А когда вас утешаю, становится легче, так что можете считать, что оказываете мне услугу.

Покосившись на него, я убедилась – не насмехается, вроде как говорит всерьез. Или прикидывается, эмоциями он владеет виртуозно. Бросив через плечо, что он может пользоваться этой услугой в любое время, я взяла таз и ушла выливать грязную воду.

Мы договорились, что в нашей ситуации очень важна возможность уединиться. Вигго объяснил, что режим не менее важен, нельзя распускаться и давать волю лени. Он привык жить по графику, даже в те дни, когда не был занят работой, и предложил мне также придерживаться его.

Утро начиналось с завтрака, во время которого мы беседовали и обсуждали погоду и планы (если это можно было так назвать). После наступало личное время, пара-тройка часов, в которые мы друг друга не беспокоили. Затем следующая отметка – обед, с ним возиться приходилось дольше, но теперь я была этому даже рада. А промежуток до ужина предполагалось занимать чем-нибудь по настроению.

В первый день я разбирала вещи, чистила верхнюю одежду и обувь, с тщательностью аутиста сложила по стопочкам белье на следующую неделю. Потом читала газеты – за прошедший сезон их много скопилось. Большинство статей рассказывали о совершенно непонятных событиях, но я не стала обращаться к Вигго за разъяснениями.

Мне все еще было с ним тяжело. Казалось, чем меньше мы будем друг другу надоедать, тем лучше. И ночью я зашторила окно, погасила свет и накрыла голову подушкой, чтобы не видеть и не слышать ничего пугающего. В этот раз удалось сдержаться и не прибежать к Вигго. Я даже немного собой гордилась.

На второй день мы долго говорили, до позднего вечера. Ничего особенного, просто болтали о пустяках. Все-таки без общения оказалось совсем уж тоскливо.

На третий Вигго уговорил меня выйти из дома, уличив момент, когда ветер немного стих, а дождь едва моросил. Вцепившись в его локоть, едва переставляя вдруг отяжелевшие ноги, я медленно вышагивала по мокрой, скользкой тропе. Ни слова не говоря о тех пятерых, что выстроились вдоль берега и молча провожали нас взглядами стеклянных глаз.

Молодые мужчины в одинаковой одежде: узкие темно-серые штаны и толстовки со шнурованным воротом, грязно-бежевые, выцветшие и застиранные. Нечищеные тусклые сапоги тоже выглядели не новыми, и вообще вид у призраков был усталый и потрепанный. Должно быть, моряки после долгого плавания. Целая, мать ее, утонувшая команда.

Вигго рассказывал о самом сильном шторме, который ему удавалось здесь застать, и все всматривался в горизонт, а я машинально поддакивала, изо всех сил сдерживая панику. Казалось, будто я прямо сейчас схожу с ума и с прогулки вернусь абсолютно невменяемой.

Удивительно, но мне удалось справиться с собой. Когда за спиной лязгнул засов надежно запираемой двери, я заявила, что пойду переодеваться, вбежала в свою комнату, уселась на пол возле стены и заплакала. Это невыносимо. Если это только начало, то я не смогу. Я думала о матери Вигго и очень хорошо ее понимала.

15. 15.

Как и в первый день, Вигго незаметно подлил мне успокоительное. После того как я просидела взаперти допоздна, ругаясь, когда он стучал в дверь, и не вышла к ужину. Когда меня немного отпустило, он принес горячий чай из ромашки и ушел, пожелав спокойной ночи.