У меня мгновенно вышибает дух, и на диван я валюсь уже практически без сознания, странно для такой ситуации находя силы удивиться крепости своего организма. Мне кажется, даже здоровый мужик после подобного удара умер бы, а я даже толком в обморок не упала… 

И очень жаль, что не упала. Не хочу дальше ощущать ничего, что будет происходить с моим  телом. Не хочу. 

Я даже не вижу, чувствую надвигающуюся на меня массивную фигуру бандита, его  грубые руки на себе, и очень сильно хочу потерять сознание. 

Не видеть и не слышать. 

Но так не происходит. Может, потому что не верю в Бога? Потому меня никто не слышит? Но в любом случае, уже поздно начинать. 

А через мгновение слышу грохот. Странный, словно сквозь вату в голове. Руки на моем теле исчезают, и я бездумной куклой валюсь на дедушкин жесткий диван. И какое-то время лежу, закрыв глаза, и слыша только странную возню, мат, хрипы. Жуткие звуки. Словно умерла уже. И в аду теперь. Слышу, как грешники стонут и хрипят. И вот удивительные у меня ассоциации для неверующего человека! Не надо было Алигьери увлекаться…

Грешники стонут вполне членораздельно.

Мат. Грубый, такой грубый, я такого и не слышала никогда, хотя мне кажется, что нигде так не ругаются, как в медицине. 

Хрипы. Ужасные. Словно человек мучается сильно, словно легкие выхаркивает. 

Мольбы. Да, тоже понятно, что грешники молят, раскаиваются. 

Но странное раскаяние. 

- Ты че! Да ты знаешь, под кем мы? Да ты… Ох… Кто? Какой, нахер, Сухой? Под кем ты?

- Под кем??? Сухой… Сухой, погоди! Ну погоди! Ну мы же не знали, Сухой! Аааааа…

Вой. 

Дикий, бессмысленный. Словно режут грешника по-живому. 

А потом тишина. 

Странный разговор, спокойный уже, деловитый такой, топот ног, звук волочения чего-то тяжелого…

И легкое касание к моему многострадальному лицу. 

Мне надо открыть глаза. Надо. Но не могу. Просто нет сил это сделать. 

- Шипучка… Шипучка… Олька… 

Голос знакомый. Тихий, взволнованный. 

Пальцы, аккуратные, гладят по лицу, бровь очерчивают, волосы со лба убирают. 

Я открываю глаза. 

Олег. Тот самый, который не-Вещий. Который довез меня вчера до дома, и, как я думала, навел на квартиру своих друзей. 

Он сидит возле дивана на полу, смотрит на меня серьезно и обеспокоенно:

- Больно, Ольк? 

- Не знаю… - я говорю так же тихо, как и он. В горле сухо, даже сглотнуть не получается. И больно, да.

Губы онемели, и скула жаром жжет. Живот не чувствую совсем. Может, железным кулаком перебило что-нибудь внутри, и тело просто отключило боль? Так бывает иногда. Перед смертью. 

- Лежи, дай гляну. 

Он аккуратно укладывает меня на диван, распахивает кофту, задирает футболку, трогает живот. Я вскрикиваю. Больно! Так больно!

- Чшшшш… - он тут же успокаивающе гладит, трогает подрагивающие мышцы, - все хорошо, тихо, тихо, тихо…

А потом…

Наклоняется и целует мой живот! Прямо там, где побывал кулак этого мерзавца! 

И я не могу ничего сделать. Просто смотрю, как он это делает, как гладит, мягко и осторожно, как целует… Это не больно, совсем. 

Но это так… Неправильно. И стыдно!

- Что ты делаешь? Ты что? – шепчу сбивчиво и испуганно. Губы разбиты, шепот выходит со свистом. 

- Ничего. Меня мать так в детстве успокаивала, - говорит он, отрываясь от живота и смотря на меня… Странно. 

Тут за его спиной раздаются шаги, я перевожу взгляд. Мужик. Такой здоровый, что тот высокий бандит, пугавший меня, наверняка по сравнению с ним покажется совершенно обычного роста. 

- Сухой, все. – Коротко басит он, деликатно не разглядывая мой обнаженный живот. 

- Скорую давай, - так же немногословно отвечает Олег, который, оказывается, Сухой.