– Юхур, идти надо. – Откуда-то сбоку появился изможденный мужчина в малице* и облепленных глиной кисах*. – Будут гнать, пока всех не убьют. Скажи, куда пойдем, Юхур?

С трудом понимая происходящее, Астахов нервно провел рукой по лицу, а потом снова принялся смотреть на девушку. В тот миг, когда он узнал ее, раздался плачь старухи:

– Акас… – шептунья утирала слезы, размазывая по щекам грязь. – Улетела, птичка….

Егор не мог оторвать взгляда от умершей, он совершенно точно видел сходство между ней и Агатой. Не в силах понять сон это или явь, Астахов огляделся. Вокруг, прячась в траве, сидели люди: мужчины, женщины, дети, старики. Несколько сотен испуганных глаз смотрели на него, Егора. В каждом их этих взглядов видел он надежду, немую мольбу о помощи и вопрос, который сам задавал себе уже очень долго: «Куда идти?».

– Юхур, – шептунья подошла ближе, – Сура верно говорит, идти надо. Отдадим Акас ветру* и пойдем. Сыночка ее поберегу. Шаманово семя, искра огненная.

В пограничном и смутном состоянии, Егор оглядел самого себя, приметив выпачканную малицу, кисы – такие же, как и у Сура – облепленные глиной. Увидел свои руки – мозолистые, с обломанными грязными ногтями – и услышал все тот же тоскливый звон колокольчиков. Астахов не успел удивиться тому, что знает многих из сидящих в траве людей и уверен, как и старуха, что сын умершей Акас – шаманово семя.

Раздавленный, оглушенный и бесконечно уставший Егор поднял голову к небу и увидел в пасмурной хмари птицу: она летела, широко раскинув крылья, подхваченная безумным ветром.

Егору хотелось закричать, завыть, а после всего этого улететь вслед за птицей, оставив далеко позади холод и шепот сухих высоких трав. Но он сдержался, понимая, что сотни глаз, обращенных к нему, хотят увидеть совсем другое.

– Я не оставлю их, – прошептал тихо Астахов, а вслед за тем услышал тихое и мелодичное тиканье часов; в тот же миг Егор проснулся.

Утреннее солнце проказничая, рисовало узоры на полу магазинчика. Астахову казалось, что в переплетении света и тени он видит высокого пятнистого жирафа. А миг спустя, все тот же «художник» показывал ему, Егору, пузатый самовар.

Астахов потянулся, успев прихватить сползающий клетчатый плед, и ощутил то самое состояние, в котором пребывает человек выспавшийся: покой, сила, здоровье наконец. Редкий случай для Егора и отрадный. Может быть, поэтому он постарался забыть страшный в своей реалистичности сон, силой воли заставив себя не думать о людях на промерзшей земле у отрогов гор.

Взгляд его остановился на маленьком квадрате бумаги на полу; на листке округлым красивым почерком кто-то вывел номер телефона и несколько советов.

– Агата, – Егор улыбнулся, а потом погладил плед, понимая, что девушка позаботилась о нем.

Миг спустя, улыбка Астахова стала еще шире: он вспомнил вчерашний вечер, смешной «бублик» Агаты, но самое главное – ее взгляд и ее свет. Именно так, свет, а еще искренность и доброту, такую редкую по нынешним временам. Егор прикрыл глаза, вспоминая, как уютно было в лавке рядом с Агатой, как голос ее успокаивал, убаюкивал, а сама девушка сияла красотой. Не той яркой, которой блещут экранные теледивы и манекенщицы, но иной – глубинной, гармоничной и быть может, вечной.

Подушка под головой приятно грела, магазинный диванчик радовал упругостью, поэтому Астахов не спешил вставать, наслаждаясь этим немудреным комфортом. Через минуту он снова уснул, убаюканный тиканьем часов из антикварного квартала Шеффилда.

Второе за утро пробуждение Егора стало приятным, а если быть совсем точным – изумительно приятным; он услышал тихий женский разговор, темой которого был он сам.