Гостиницу в конце концов продали стратфордскому католическому семейству Нэш; они также состояли в родстве с Шекспирами. Управляющий этой гостиницей Томас Барбер тоже был католиком. За несколько месяцев до его смерти Шекспир был озабочен защитой «интересов мастера Барбера». Важно разглядеть цепочку отношений и связей, которые скрывались за внешней стороной стратфордской жизни. Родственник Джона Садлера, Роджер Садлер, был к тому же и булочником; когда он умер, и Джон Шекспир, и Томас Хатауэй остались у него в должниках.

Шекспир унаследовал от кого-то из Комбов деньги по завещанию; он же, в свою очередь, завещал другому Комбу свой меч. Это мог быть церемониальный меч, который он носил в торжественных случаях и, следовательно, представлявший некоторую ценность. Комбы продали драматургу землю и поделили с ним доход от нескольких участков. Другими словами, семьи были тесно связаны совместной деятельностью. Комбы считались «одной из самых влиятельных католических семей Уорикшира» но они также служили примером столкновения религиозных взглядов эпохи: один из двух братьев был католиком, другой – протестантом. В традициях семьи было давать деньги в рост, дело, как мы видели, знакомое богатым горожанам Стратфорда; молва приписывает Шекспиру сочиненные на эту тему вирши, которые поместили на могиле Джона Комба.

В последнем завещании Шекспира, составленном в его родном городе, когда он был при смерти, драматург оставляет Энтони Нэшу и Джону Нэшу по 26 шиллингов 8 пенсов, каждому для покупки памятных колец[40]. Энтони Нэш обрабатывал часть земли, принадлежавшей Шекспиру, и был достаточно близок к нему, чтобы представлять его интересы в различных делах. Джон Нэш также выступал свидетелем от его имени. Нэши были католиками, которые, как тогда водилось, вступали в брак и тем самым в родственные отношения с семьями Куини и Комбов и, конечно, с Шекспирами. Сын Энтони Нэша впоследствии был женат на внучке Шекспира.

Умирающий драматург завещал такие же деньги «Гамлету» Садлеру, как он его называл, и Уильяму Рейнолду. Рейнолды были убежденными католиками и вместе с Джорджем Баджером попали за свою веру в тюрьму. В их доме скрывался от преследователей переодетый священник. Шекспир оставил также 20 шиллингов золотом своему крестнику Уильяму Уокеру, сыну Генри Уокера, купца и олдермена с Хай-стрит. Как часто оказывается в таких случаях, их деды были хорошо знакомы. Среди имен свидетелей при составлении завещания стоит имя Джулиуса или Джулия Шоу, торговца шерстью и солодом, жившего на Чэпл-стрит. Его отец, тоже торговавший шерстью, хорошо знал Джона Шекспира. Перед нами группа состоятельных бизнесменов, обладавших, без сомнения, острым умом, не чуждых изворотливости, но открытых и практичных. Привыкнув экономить деньги и совершать сделки, они, должно быть, проницательно судили о торговле и людях. Такова была среда, в которой вырос Шекспир.

Итак, в Стратфорде имелось многочисленное католическое сообщество, и Шекспиры принадлежали к нему. Это не значит, что сам Шекспир непременно исповедовал католическую веру – но если предположить, что он был причастен к какой-то конфессии, то он был к ней привычен. В некотором смысле это были клановые отношения. Семья Николаса Лейна, католика-землевладельца, одалживавшего деньги и Джону, и Генри Шекспирам, одевалась у католика-портного на Вуд-стрит. Учитывая эти обстоятельства, кажется естественным, что зажиточные католики предпочитали одалживать деньги людям той же веры. Позднее Шекспир купил свой большой дом у католика Уильяма Андерхилла; тот был вынужден продать дом из-за огромных денежных штрафов, присуждавшихся ему за инакомыслие. В покупке Шекспира можно усмотреть сочетание точного коммерческого расчета и в каком-то смысле братского сочувствия.