— Ишь ты! — восхитился Иван. — Откуда столько наглости в нём!

— Привык вражина эдакая, что с рук ему сходит. Вот и хорохорится, — убеждённо заговорил воевода. — Ничего! Петуха ему красного подпустим, а самого в колодах да в Сибирь! Другим впредь урок будет!

— И много таких других? — в лоб спросил я.

— Хватает, — не стал скрывать Фёдор Прокопич. — Токмо Сапежский середь них за главного будет. Уберём сие бельмо с глаз, враз легче станет. С прочими не в пример проще управиться будет.

Выкачав с пленных максимум информации, связали их и бросили на свободную телегу. Усадьба злополучного помещика была всё ближе и ближе. Больше бандитских дозоров на пути не попадалось.

Лесная дорога закончилась. Показалась деревушка, принадлежавшая Сапежскому и чуть в отдалении цель экспедиции — усадьба. Небольшой рекогносцировки было достаточно, чтобы понять: с наскоку взять не получится. Навесной мост подняли, а со стен доносился залихватский свист.

Воевода поморщился:

— Ишь, рассвистелись, душегубы! Соловьи-разбойники! Чай ждут нас.

— Ничего страшного, — сказал я. — Действуем по плану. Сначала отправляем переговорщиков, дальнейшее будет зависеть от того, примут ли наши условия.

— Кто вызовется?

— Я и пойду, — произнёс я.

Отчего-то сегодня мне было не страшно, наоборот: не пойми откуда взялся внутренний кураж. Я был готов хоть грудью на амбразуру ложиться.

Иван дёрнулся, чтобы вмешаться, но я остановил его знаком руки.

— Стоит ли? — покачал головой Фёдор Прокопич.

— Двум смертям не бывать, — легкомысленно парировал я.

— Помоги вам Господь! — с надрывом воскликнул воевода.

Иван ненадолго задержал меня.

— Петь, на рожон не лезь, — попросил он.

— Что я дурак что ли? Но так уж сложились обстоятельства. В любом случае, надо идти. Не мне, так тебе, — видя, что Иван вскинулся, я снова не дал ему и рта раскрыть:

— Однако лучше мне. Я воробей стрелянный. Но ты не переживай, мне своя шкура дорога — буду осторожным.

— Знаю я тебя и твою осторожность, — вздохнул предок.

Солдаты принесли на скорую руку изготовленное белое полотнище, вручили мне.

— Может, вашскородь, из нашего брата кого лучше отправить? Вдруг нервишки у злодеев дрогнут? — предложил один из них.

— Правду, Борис, глаголешь. Давайте другого переговорщика найдём. По нам татям пулять чай не так интересно, — откликнулся другой.

— Спасибо на добром слове, ребята, — искренне поблагодарил я. – Но… взялся за гуж... В общем, сам справлюсь.

— Отчаянный вы, барин, как я посмотрю! Дюже отчаянный.

— Какой есть! Ладно, братцы, не поминайте лихом! Эх, помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела! — фальшиво пропел я и пришпорил коня.

Кавалерист из меня был так себе. С лошади не падаю и то ладно. Мозоли на нужных местах натёр и малость привык. Теперь не обязательно неделю стонать, охать да менять примочки на «натруженных» участках.

В этот самый момент прежняя лёгкость сменилась дрожью. Разбойники, пусть благородного происхождения, остаются разбойниками. Им меня, живого человека, подстрелить — что куропатку. Укокошат без всякого страдания и достоевщины. Наоборот — ещё и поскалятся.

Но… раз вызвался, значит, надо! Форсить до конца! До победного.

Подскакал ко рву, остановил коня и помахал белым флагом.

— Эй, господа-разбойнички! Парламентёра встречайте! Только с горяча дырку не проделайте, чай костюмчик почти новый, жалко будет.

На стене появилась крепкая кряжистая фигура немолодого человека, одетого в гвардейский пехотный мундир. Сапежский? Думаю, он. Откуда тут ещё одному лейб-гвардейцу взяться? Интересно, он специально прнарядился, чтобы вызвать у нас смущение? Как же, заслуженный вояка, преображенец, потерявший ногу на полях сражений!