— Насмерть? — ахнул Барыкин.

— Насмерть, — с гордостью за начальника подтвердил Турицын. — Каролус вызнал об сём прискорбном случае, разгневался, приказал заарестовать, а фон Белов, не будь дурак, из Пруссии стрекача задал, покуда живота не лишили. Поступил на службу российскую, в полковники выбился, таперича нами заправлять начнёт.

— Что ещё об нём сказывают? — придвинулся ближе Барыкин.

— Дюже строгий говорят. Всё ордунга, сиречь, порядка требует. Коли что не по нему — ругается. Может и по зубам двинуть.

Тут меня позвали к костюмерам. Я вошёл в комнату и увидел двух здоровенных лбов гренадерского роста: в каждом не менее сажени.

— Садитесь, прошу, — махнул рукой, указывая на обычную скамейку один из костюмеров.

Я присел и с опаской посмотрел в их сторону. Они больше походили на обитателей большой дороги, чем на цирюльников и кутюрье.

— Позвольте.

На меня накинули женский пудромантель.

— Чтобы мундир не изгваздать, — пояснили мне.

— Понятно, — кивнул я. — Благодарствую за заботу.

— Вы готовы?

— Да, можете приступать.

— Замечательно, сударь.

Над ушами защёлкали ножницы. Раз, и длинная чёлка упала к моим ногам: орлы старательно обстригали волосы спереди под гребёнку. Потом на подстриженный участок плюхнули щедрую порцию истолчённого мела. Медвежья ладонь легла сверху и начала старательно втирать мел в кожу.

Это была каторга! Пять минут усердного трения головы привели меня в такое состояние, что я подумал, что сейчас упаду в обморок: всё, что находилось в комнате, вдруг потеряло пропорции и поплыло. Миллионы искр сыпались из моих глаз, слёзы текли ручьём.

— Господа! — не выдержал я. – Дайте хоть немного покоя моей голове!

Просьбу уважили.

— Сухой проделки довольно, — объявил мой инквизитор. – Теперь надобно только смочить да засушить.

— Чего-чего? — недоумённо спросил я.

— Не волнуйтесь. Мы позаботимся, чтобы мундир оставался сухим и чистым, — изрёк всё тот же костюмер.

Вместо пудромантеля меня переоблачили в рогожный куль.

— Всё в порядке, сударь?

— В полном.

— Теперь придётся потерпеть. Всего лишь чуточку, сударь.

В руках костюмера оказался здоровенный ковш, в котором, судя по запаху, был квас. Мучитель приложился к ковшу, звучно хлебнул, набрав полный рот воды и затем, оказавшись напротив моего лица, начал опрыскивать волосы, будто из пожарной трубы. Скажу честно: я едва не вскочил на ноги, чтобы врезать ему по морде. Тем временем, напарник костюмера стал обильно сыпать пуховкою на мокрые волосы муку. Когда этот этап истязательств закончился, в ход вступила гребёнка.

— Ну вот, — изрекли костюмеры, оторвавшись от меня и уперев руки в боки. – Сидите смирно, головы не ворочайте. Нужно, чтобы образовалась клестеркора.

Пока я сидел, выполняя все требования экзекуторов, сзади в волосы привязали длинный железный прут, который служил основанием для косы, и приступили к сооружению буклей. Для этого череп обхватили согнутой дугой проволокой. Она служила держателем для войлочных фальконетов с обеих сторон на высоте примерно половины уха.

К назначенному времени, кора из муки на голове отвердела и стала походить на застывшую вулканическую лаву[1].

Товарищи по несчастью с любопытством разглядывали друг друга.

— По-моему, я превратился в статуй, который хоть сейчас можно ставить в парке, — вдруг произнёс Иван, и смершевцы, не выдержав напряжения, рассмеялись.

В коридоре послышались стремительные шаги, по которым сразу узнали нового начальника.

— Всё, братцы, заканчиваем лясы точить, — сказал я. — Готовимся.

Фон Белов прошёл мимо, благосклонно склонив подбородок. В таком виде мы ему нравились.