– Мне нравится эта идея. Хочешь, чтобы я тоже был там?

Ребекка задумалась, но всё-таки покачала головой:

– Давай не в этот раз. Может, ей проще будет говорить, если буду только я одна. Да и может статься, что она вообще ничего говорить не станет.

Джеф ослабил галстук – всего на сантиметр – единственное, что он сделал, чтобы спастись от жары в комнате. В отличие от большинства мужчин-полицейских, он всегда был одет с иголочки.

– Согласен. Вдвоем мы можем напугать её. К тому же во второй половине дня я должен встретиться с Джимми Хоганом. Он звонил утром.

– Хочет сообщить что-то новенькое о Заморе? – спросила она с интересом.

Джимми Хоган был тайным агентом, внедренным в наркодилерскую сеть. Впервые он вышел с ними на связь только через полгода после внедрения и сообщил, что помимо наркотиков, эта организация занимается детской порнографией, а, возможно, даже и торговлей детьми. Он обещал сообщить подробности, если представится возможность сделать это, не раскрывая себя.

– Пока не знаю, – проговорил Джеф, покачивая стаканчиком кофе в знак того, что собирается налить себе ещё, и вопросительно глядя на Ребекку, предлагая ей тоже. Но она помотала головой. – Он сказал, что говорить не может, но у него есть для нас кое-что новенькое.

– Отлично, – жестко сказала она. Как и большинство полицейских, она люто ненавидела подонков, которые наживаются на детях. – Дай мне знать, если будет что-то важное.

– Ясное дело, – ответил он, направляясь к лифтам и уже думая о том, успеет ли он днем после встречи с Хоганом ненадолго заскочить домой, чтобы приласкать Шелли.

В четыре Ребекка вышла из лифта на этаже психиатрического отделения. Она повернула налево, к палатам, и увидела Катрин. Та склонилась над стойкой дежурной медсестры и изучала карту пациента. Ребекка пошла медленнее, пользуясь случаем, чтобы рассмотреть Катрин, пока та не видит: узкая стильная юбка плотно облегала бедра, поза доктора была естественной, почти непринужденной. Даже морщинка на лбу – признак сосредоточенности – не могла испортить идеальных черт её лица.

Ребекка осознавала, что чувствует, при виде Катрин Роулингс, и это беспокоило её. Она не хотела сходить по ней с ума, но именно это и происходило, и притяжение это, несмотря на ночную эротическую фантазию, носило отнюдь не только физический характер. Да, она очень хотела заняться с ней любовью, но по-настоящему волновало её другое – ощущение, что ей начинает не хватать этой женщины.

Это было опасно. Ситуация осложнялась тем, что они вместе работали над сложным омерзительным преступлением и меньше всего Ребекке хотелось, чтобы между ними возникли сложности личного общения. Размышляя обо всём этом, Ребекка неосознанно остановилась в нескольких шагах от Катрин, и тут врач подняла голову.

– Привет! – она отодвинула карту пациента, дружелюбно улыбнулась, даже не думая прятать радость от того, что видит Ребекку, и окинула высокую девушку нежным взглядом. Она всё утро была не в состоянии сосредоточиться, что было для неё совершенно не характерно, и прекрасно знала почему. Она ждала встречи со следователем, снова и снова вспоминая, как волна возбуждения охватила её от той широкой улыбки, которой Ребекка одарила её накануне вечером. Это возбуждение невозможно было спутать ни с чем: её тянуло к этой женщине, как никогда ни к кому не тянуло прежде. Высокая, стройная и такая решительная, – Катрин смотрела на Ребекку с восхищением. – Это не иначе как феромоны. Что бы это ни было, они у неё есть.

Ребекка заставила себя подойти ближе, пытаясь не замечать тепло, разливающееся по телу от восхищенного взгляда Катрин.