Он забросил домкраты обратно в багажники и пошел по дорожке к дому, в котором скрылась женщина. Входная дверь была открыта: он видел ту женщину у телефона в коридоре. Появилась другая женщина, хозяйка дома.
– Скажите ей, что она может ехать, – сказал старик, едва переводя дух. Повернувшись, он пошел по дорожке обратно, прочь от дома.
Появилась женщина-водитель, все еще бледная и дрожащая.
– Премного вам благодарна, – сказала она ледяным тоном.
– Я их разъединил. – Он рылся в своем бумажнике; пальцы у него так одеревенели, что, казалось ему, могли вот-вот сломаться. – Вот вам моя визитная карточка.
Она выхватила у него карточку и запрыгнула в свой «Крайслер». Двигатель завелся, и она тронулась, машина повиляла из стороны в сторону, а потом скрылась за углом.
Начали снова двигаться и все другие остановившиеся машины. Однако тот, кто предлагал помощь, оставался на месте. Его маленькая иномарка была припаркована на подъездной аллее.
– Как насчет вашей машины? – сказал он. – У вас две шины спущены.
– Я управлюсь, – сказал старик. – У меня автомастерская. Вот что за карточку я дал той даме. Карточку с адресом моей мастерской.
– Понятно, – сказал водитель. – Что ж, удачи. – Он неловко забрался в свою иномарку. – Пока.
Фергессон в одиночку откатил свой «Понтиак» с проезжей части к обочине. Он заблокировал два проезда, но дорога транспорту теперь была открыта. Вообще-то они и так могли проезжать мимо, сказал он себе. Остановились, чтобы просто поглазеть. Ублюдки. Им наплевать, есть ли у меня разрешение оставлять свою машину вот так. Но он не мог сделать ничего другого.
До дома Хармана было недалеко, и он пошел по тротуару, даже не остановившись, чтобы отдышаться. Перед глазами у него мельтешили красные точки, в горле горело. Он шел, дыша через рот, и его жадные глубокие вздохи испугали двух прохожих, шедших навстречу. Он ухмыльнулся им и пошел дальше. Мне надо пройти всего с квартал, сказал он себе. Ему казалось, что он уже видит нужный дом и может подойти к нему сзади, срезав расстояние.
Да, подумал он, вот он. Перед домом стоял грузовик Хармана; на нем значилось название фирмы звукозаписи. Значит, все верно. Наконец он на месте. Сойдя с тротуара в траву, он стал пробираться к газону, засаженному розами, не пытаясь найти вымощенную каменными плитами дорожку. У него на это не было времени. Мне надо идти прямо туда, сказал он себе. Я должен заключить с ним большую сделку, мне нельзя медлить. Теперь он пробирался среди деревьев. С этим не медлят. Он стиснул руками свой пиджак, чтобы банковская и чековая книжки были в безопасности.
Проходя через розовый сад, он оступился и упал назад – совершенно неожиданно обнаружил, что сидит и дышит с присвистом; почти сразу же поднялся и стал, пошатываясь, отряхиваться. Пиджак испачкался. Он сделал еще три шага и оступился снова. На этот раз он поскользнулся, ноги разъехались в разные стороны, его шатнуло вперед. Выставив руки, чтобы опереться о почву. Он пробежал последние несколько шагов, балансируя руками, и достиг бетонного крыльца перед парадной дверью. Кусочки почвы и удобрений сыпались с него, отскакивая от бетона. Дрожа от боли, он оттирал от земли руки, стоя на крыльце перед входной дверью. Вытер о коврик ноги. А потом постоял там какое-то время и, выждав, пока восстановится дыхание и он сможет говорить – ему необходимо было иметь возможность говорить, – он поднял руку и постучал.
Внутри дома кто-то зашевелился.
Слишком рано я постучал, подумал он. Я еще даже не отдышался, как же я смогу говорить? Он почувствовал панику. Не подходите пока, сказал он про себя. Если я больше не буду стучать, то не подходите, хорошо? Он стоял перед дверью и не стучал, не производя никаких звуков, кроме тех, что сопровождали дыхание. Но к двери все равно подходили.