Вечером того же дня Эл Миллер, сидя за обеденным столом напротив своей жены, вновь и вновь обдумывал ужасающую мысль о том, что Крис Харман является вполне достойным человеком, а никаким не мошенником.

Он предложил мне эту работу, думал Эл, чтобы наставить меня на путь истинный.

– У меня есть новость, – сказал он наконец Джули, вырываясь из сетей самосозерцания. – Мне предложили работу.

– Что за работу? – спросила она, тут же насторожившись.

– За семьсот пятьдесят в месяц, – сказал он. – Плюс подотчетные. И это только начальный оклад.

У нее расширились глаза.

– Семьсот пятьдесят долларов? – спросила она. – Расскажи мне об этом. Что тебе придется делать? Кто предложил?

– Фабрика грампластинок, – сказал он. – Что-то вроде связей с общественностью. – У него был такой унылый, такой потерянный тон, что ее лицо тотчас осунулось. – Это просто случайность, – сказал он. – У меня для этого нет квалификации. Я продержусь там две недели. Или два дня. – Он вернулся к еде.

– Но почему не попробовать? – сказала Джули. – Может, ты ошибаешься; ты ведь знаешь, что всегда пессимистически настроен и не шевелишься, все пускаешь на самотек, – эта работа сама падает тебе в руки, а ты так и сидишь. Не прилагаешь никаких усилий.

– Я приложил усилия, – сказал Эл. – Пошел и получил ее.

– Тогда нечего думать, что ты с ней не справишься, – сказала Джули. – Разве не логично? Тебя просто снова одолевают сомнения, обычные твои сомнения. Я уверена, что ты справишься.

– Он предложил мне ее просто из жалости, – сказал Эл: он не мог избавиться от этой мысли с тех пор, как покинул «Пластинки Тича».

– Что ты им сказал? Ты же не отказался, правда?

– Сказал, что подумаю, – ответил он. – Сказал, что свяжусь с ними в понедельник утром.

Это давало ему три дня.

– Хорошо, – сказала Джули бодрым, рассудительным тоном. – Предположим, им просто стало тебя жаль. Ну так и что? – Она повысила голос. – Это все равно хорошая работа; за нее все равно хорошо платят. Какое тебе дело до их мотивов? Это паранойя! – Она взволнованно взмахнула вилкой. – Как называется эта фирма? Я пойду и поговорю с ними; я им позвоню – вот что я сделаю. И скажу, что я твоя секретарша и что ты после длительных размышлений решил принять их предложение.

Весь мир сошел с ума, подумал Эл. Все притворяются.

– Если у тебя хватило сообразительности пойти и отыскать хорошо оплачиваемую работу, – сказала Джули, – то ее хватит и на то, чтобы взяться за эту работу и преуспеть в ней. Они не предложили бы ее тебе, если бы не верили, что ты с ней справишься. Соглашайся, Эл, или – без преувеличений, – если ты откажешься, то я себя знаю – и знаю, что стану из-за этого сомневаться в твоей верности. Мы оба давали брачный обет. Ты должен меня чтить и подчиняться мне.

– Вряд ли там шла речь о подчинении, – сказал Эл.

– Ну, не подчиняться, – сказала она. – Но чтить и уважать. Докажи это своим согласием на приличную работу, чтобы мы могли завести детей и получить все, чего мы хотим и чего заслуживаем. – Голос у нее от волнения сделался резким; ему был знаком этот тон. – Не подведи меня снова, Эл; прошу тебя, не давай ходу этим своим невротическим тревогам.

– Посмотрим, – сказал он.

Ему казалось, что он потерпел сокрушительное поражение из-за того, что ему предложили честную, достойную работу с хорошим окладом, и теперь его начинала беспокоить собственная реакция, это чувство, будто все пошло шиворот-навыворот. На первый взгляд такая реакция действительно выглядела странной, если не сказать большего. Может быть, Джули права; может быть, теперь, когда кто-то решил ему довериться, испытать его в настоящем деле, стало проявляться его собственное внутреннее чувство никчемности. Он невротик; Джули права.