Затем Ветров вздохнул, встал, подошёл к окну и посмотрел вниз, на проспект.

– Ты хочешь понять, почему всё это происходит? Потому что можно, Аркаша. Потому что никто не против. У большинства шоры на глазах, а у умных – подписка о неразглашении. Ты что, до сих пор веришь, что где—то есть совет, где серьёзные люди обсуждают судьбу страны? Всё давно решено и расписано, как схема водопровода. Закон, брак, отчисления, распорядок сна – всё уже согласовано и распечатано. Нет никаких решений и дилемм, есть только процедура. Остальное – спектакль для публики.

Ты, Аркадий, не исключение. Ты не наблюдатель, не критик, не пророк. Ты – архивный образец, сборная модель чиновника: отформатирован, сертифицирован и встроен в систему, как винтик в китайском фене. Работаешь – греешь, не работаешь – под замену. Ты идеально вписался, без скрипа и сбоев. Даже волосы у тебя подстрижены по регламенту. А теперь вдруг сбой? Паника? Вопросы? На старости лет, когда пора готовиться к креслу в совете по морали и докладам о демографии?

Аркаша, это не просветление. Это поздняя попытка поиграть в самостоятельность. Но такие игры заканчиваются, когда выключают свет в коридоре. Ты помнишь, как это бывает? Так не забывай.

Он повернулся и усмехнулся:

– Сопротивляться? Кому, Аркадий? Министерству образцовой тупости? Комиссии по стратегическому ничегонеделанию? Ты объявляешь войну системе, на которой двадцать лет сидел, ел, спал и получал премии за стабильность? Ты видел свой пропуск? В трудовой книжке первая запись – «вписан в систему». Посмотри на себя: костюм по дресс—коду, ботинки по ГОСТу, выражение лица утверждено департаментом этики.

Ты собираешься воевать с инструкцией, с которой сам ежедневно сверяешься. Твоя биография укладывается в методичку для младшего советника. Когда ты в последний раз принимал решение самостоятельно, без бумажки? Сопротивляться… – Ветров снова усмехнулся. – Да ты без ведомства даже булочку в столовой не закажешь. Ты не Аркадий. Ты – карточка в системе. Переверни её и прочитай: «одобрен, утверждён, подлежит продлению».

И потом – сопротивляться в чём? Ты собрался печатать листовки на ведомственном ксероксе? Шить знамёна в обеденный перерыв в кабинете по личному составу? Посмотри на планшет: там нет кнопки «революция». Там есть только «обновить отчётность» и «переподтвердить лояльность». А ты говоришь – сопротивляться…

Аркадий молчал. Он смотрел на ковёр, будто надеясь найти ответ в его узоре.

– И ещё, – Ветров вернулся в кресло, отпил из бокала и поставил его с таким видом, будто завершил хирургическую операцию. – Ты чего, прости, на Ладу взвился? Тебе что, монашку с дипломом обещали? Это же классическая девка по назначению – красивая, упакованная, с досье в трёх папках и протоколами согласований. Она как командировочное питание – не всегда вкусно, но по квоте положено.

Это была проверка. Тебя вызвали в главный кабинет не через приёмную, а через спальню. У кого—то кнопка в портфеле, а тебе дали живого человека с грудью и связями. Да она сама по себе – государственный грант: бери и развивайся. А ты губы поджал, глаза опустил и «совесть не позволяет». Совесть? Где она была, когда ты три года подряд подписывал отчёты о нравственном улучшении населения? Ты что, целка алтайская?

Да я бы ей всю структуру ведомственного взаимодействия прописал, с графиком соблазнения, подписями ответственных и печатью с гербом. Она же идеальна: грудь – национальный проект, голос – протокол заседания, походка – решение Президиума. Это не женщина, Аркаша, это государственная инициатива в юбке. На ней можно было построить карьеру, утвердить бюджет, освоить федеральную программу и получить премию.