– Привет, печенька. – Голос Фелисии прозвучал неестественно радостно.

– Ну и вид же у тебя, Лисия!

Она снова может говорить! От облегчения Фелисия готова была обнять подругу, но знала – этого делать нельзя. Она хотела взять Кейт за руку, но обе руки подруги изо всех держались за ремни – так ей было легче тужиться. В ногах стоял врач в халате и маске; из-под роговых очков блестели его добрые глаза.

– Ну-ка, Кейт, давай еще… так, держись, малышка… и еще… чуть-чуть сильнее… давай, давай… еще сильнее… молодец. Отдохни немножко.

Лицо Кейт исказилось от натуги, кровь прилила к лицу, и бледность сменилась алым румянцем. Дыхание сбилось; она утомленно рухнула на подушку, прошептав подруге:

– Лисия, тяжело… помоги…

Испуганная Фелисия, застыв у изголовья стола, не знала, что и делать. По счастью, к ней тут же подлетела медсестра:

– Если вы придержите ее за плечи, вы ей очень поможете.

– Я? – Фелисия смогла вымолвить только это. Радостное волнение Кейт бесследно ушло; изможденная, она была сейчас похожа на измученного ребенка. Из ее груди вырвался новый крик боли, врач склонился к ней, и все застыли в ожидании.

– Лисия…

Не раздумывая, Фелисия бережно сжала плечи Кейт и держала их, пока роженица тужилась что было сил. Ей в жизни не было так тяжело.

– Не могу… не могу…

– Сильнее, Кейт! Ну, давай же! – Голос врача был суров и настойчив, медсестры засуетились, Кейт заплакала.

– Не могу… я…

По лицу Фелисии заструился пот, но она не отпустила плеч подруги. Даже это было трудно – что же чувствовала бедная Кейт? Гадкие врачи, почему они не могут помочь, ускорить роды, взять, например, щипцы, еще что-нибудь придумать, черт побери?

– Тужься! – Врач был беспощаден, лицо Кейт вновь исказилось – от напряжения или от боли, Фелисия понять не могла. Медсестры еще быстрее забегали туда-сюда.

– Ну, давай, Кейт. Ты сможешь. Еще раз, как следует. Ну-ка… тужься…

Врач не давал ей передышки, и Фелисия вдруг поняла – что-то не так. Персонал слишком уж напрягся, глаза врача смотрели встревоженно, а одна из медсестер нервно проверяла систему отслеживания. А потом до слуха Фелисии донесся разговор. Только бы Кейт не услышала!

– Доктор, сердцебиение плода…

– Замедленное?

– Нерегулярное.

Врач кивнул, и у Кейт снова вырвался стон боли.

– Вот оно, Кейт! Давай, еще раз напрягись как следует! Ну же!

Но она лишь дернулась в сторону из рук Фелисии, рухнула на подушку и разрыдалась.

– Ой, Лисия, не могу… ой, Том, Том… Том! Пожалуйста!

– Кейт, давай! Давай, детка! Ради нас. Ради Тома. Ну! Еще раз!

По щекам Фелисии покатились слезы, и маска промокла. Не видя ничего, она дрожащими руками сжимала худенькие плечи и молила, чтобы эта пытка наконец закончилась. Кейт больше не выдержит. Фелисия знала. Но, может быть, ради Тома…

– Пожалуйста, детка. Я знаю, ты можешь. Напрягись изо всех сил…

Потом было буйство звуков: и стук инструментов, и ворчание врача, и крик медсестры, и внезапное молчание Кейт, и надо всем этим – тоненький, пронзительный писк.

– У вас мальчик! – Врач шлепнул его по попе, и Кейт, упав на подушку, сквозь слезы улыбнулась подруге.

– Мы сделали это.

– Ты сделала это! Умница! – Теперь и Фелисия расплакалась. – Он такой красивый!

Он был маленьким, круглым, краснолицым и сердитым, он громко вопил, а потом затих, сунув в рот крошечный пальчик, и Кейт рассмеялась, любуясь сыном. Ничего прекраснее Фелисия в жизни не видела. Она плакала и плакала, не в силах остановиться, а Кейт улыбалась, спокойная и гордая. Не говоря ни слова, врачи запеленали малыша и вручили матери. Пуповина была перерезана. Теперь он был сам по себе. Он был ее сыном.