Не смей думать об этом! Ты не слаб! Ты справишься! Ты всегда мог взять себя в руки, когда того требовало дело, – подбадривал внутренний голос, однако тело, как назло, не желало иллюстрировать эти слова, а лишь становилось все менее послушным и маневренным.

К третьему проигрышу лицо Киллиана заливал пот, сердце бешено колотилось, а свистящее дыхание отрывисто вырывалось из груди. Горло пересохло и противно саднило, над переносицей пульсировала тупая боль, вспыхивающая сильнее при каждом движении головы.

Вновь попытавшись сосредоточиться, Киллиан провел серию атак, ни одна из которых не увенчалась успехом. Боковое зрение тем временем уловило в отдалении какое-то движение. В первый миг Киллиан принял это за иллюзию, навеянную жаром, однако быстро понял, что за поединком попросту пришли понаблюдать зрители. Подтвердить свою догадку Киллиан сумел, лишь когда продавливающая атака Бенедикта заставила его выронить клинок и проиграть снова.

Чуть поодаль от места тренировки собиралась большая компания молодых жрецов, желающих увидеть, как сражается ученик Бенедикта Колера. Часть зрителей на ходу одергивала наспех надетые рясы, кто-то потирал плечи от утреннего холода и широко зевал спросонья.

В душе Киллиана всколыхнулась злость на этих людей. Упрямо игнорируя головную боль и ломоту в теле, он заставил себя поднять клинок и пошатнулся, распрямившись: территория кронского отделения Культа сделала перед глазами крутой оборот.

– Харт, – тихо позвал Бенедикт, осторожно покосившись на собравшихся неподалеку зрителей, – хватит.

Киллиан не ответил, боясь надсадно закашляться, если из пересохшего горящего горла вырвется хоть слово. Он не хотел этого, не хотел быть слабым и больным – особенно на глазах зрителей, только этого и ждущих. Глядя на Бенедикта, он покачал головой, снова бросился в атаку и растворился в поединке. В какой-то момент ему даже показалось, что недомогание отступило, хотя он и понимал, что боги Арреды вряд ли расщедрились бы на такой подарок.

Бенедикт атаковал, но зацепить ученика ему не удалось. Собственный промах зажег на его лице гордую азартную улыбку. Что бы Бенедикт не говорил о толпе, он любил быть в центре внимания и любил впечатлять зрителей, сейчас Киллиан это ясно видел.

Бой захватил противников, каждый из них рисковал забыть, что это лишь тренировка.

Киллиан увернулся от опасного выпада, грозившего обернуться серьезной раной. Вспышка боли над переносицей осталась где-то за пределами его внимания, он сделал несколько быстрых шагов, провел атаку, которую встретил отражающий удар. Киллиан сильнее сжал меч, чтобы не позволить выбить его у себя из рук, развернулся и, уловив момент, полоснул по воздуху практически наугад.

Бенедикт вдруг вскрикнул от боли.

Следующая пара мгновений вместила в себя ряд движений, который по определению вместить не могла. Киллиан полностью доверился ощущениям своего тела. Грации в его движениях было ни на фесо, но каждое действие было необходимым. Они с Бенедиктом развернулись одновременно.

Клинки, что должны были вот-вот врезаться в шею обоих соперников, замерли в дюйме от цели.

На тренировочной площадке повисла звенящая тишина.

По лицу Киллиана градом струился пот, лоб Бенедикта блестел от испарины, на траву капала кровь из порезанного левого плеча. Поняв, что сделал, Киллиан опустил клинок и резко втянул воздух, сделавшийся обжигающим и едким. Слова извинения заглушил приступ надсадного кашля.

Бенедикт поморщился от боли, убрав оружие и зажав кровоточащее плечо.

По рядам зрителей прошелся оживленный гул, слившийся для Киллиана в неопределенную какофонию. Болезнь, успешно загнанная в угол несколько минут назад, принялась атаковать ослабший организм с новой силой, тело отяжелело и задрожало от озноба.