От негодования на щеках Бенедикта проступили красные пятна.

– То есть, ты считаешь меня обычным фанатиком с факелом наперевес?

– Нет, Бенедикт, я считаю тебя опаснейшим из таких фанатиков, потому что за тобой готова следовать толпа. Ты способен пойти на любой риск. Ты выбиваешь из данталли и их пособников всю возможную информацию на допросах, в этом тебе нет равных, и именно поэтому я не ставил тебя в известность. Подумай: вот теперь ты знаешь о прорывах наверняка, знаешь, что они случаются. Что изменилось? – Бриггер сочувственно качнул головой. – Хочешь сказать, ты теперь оставишь попытки добраться до того данталли, с которым столкнулся в Олсаде из осторожности?

Бенедикт устало опустился обратно в кресло, потерев занывшие виски. Он почувствовал себя постаревшим, и боялся, что вот-вот лишится чувств.

– Вот видишь? Что и требовалось доказать, – снисходительно улыбнулся Бриггер. – Я вижу, как ты расстроен, Бенедикт. Но спешу напомнить тебе: твоя неосведомленность нисколько не умаляла твоей важности для Красного Культа все это время. Ты фактически незаменим, ты – самый известный жрец на Арреде, ты прирожденный лидер, но ты…

– … расходный материал, как и мы все, – тихо закончил за него Киллиан.

Бриггер поморщился и посмотрел на него осуждающе.

– Этого я не говорил. – Несмотря на напускную строгость, эти слова звучали как попытка оправдаться.

– Даже если б вы сказали это мягче, сути бы это не изменило, разве нет? – парировал Киллиан с абсолютно невозмутимым выражением лица. Бенедикт многозначительно посмотрел на него, но тот предпочел это проигнорировать.

– Почтения к старшим тебе жрец Леон так и не привил, юноша, – недовольно хмыкнул старик.

– Сейчас уровень моего почтения к старшим соответствует ситуации.

– Двадцать четыре года… – едва слышно произнес Бенедикт, не позволив главе Культа продолжить спор с молодым жрецом.

– Прости? – переспросил Бриггер.

– Двадцать четыре года, Карл! Вот сколько лет я отдал службе, лишь чудом минуя опасность нарваться на такого данталли! И ладно бы я подвергал этому риску себя одного, так ведь нет – за мной, как ты и сам отмечаешь, шли люди, которые были уверены в моих знаниях, в моей осведомленности…

– Брось, Бенедикт, – усмехнулся Бриггер. – Ты всерьез переживаешь за свой авторитет в глазах команды? Они с тобой уже много лет. Новость о твоей неосведомленности их преданность не подорвет.

– И много еще таких сведений, о которых я понятия не имею?

Бриггер посуровел и покачал головой.

– На этот вопрос я не стану отвечать, и ты прекрасно знаешь, почему, – сказал он. Заметив, что Бенедикт вновь собирается обрушить на него поток негодования, он остановил его жестом. – Послушай, я понимаю, что сейчас ты собираешься вывалить на меня кучу претензий и обвинений. Что ж, я принимаю их. Теперь мы можем созвать комиссию, которая заставит меня уйти с поста. Можем разругаться. Можем повоевать, но на деле ты понимаешь, что я нужен тебе для поддержки и продвижения твоих нововведений, а ты нужен мне как лучший палач. В свете этого мораль нашего разговора сводится к одному простому выводу: теперь ты обладаешь желаемой информацией, и на этом – точка. Больше ничего от этого не изменится.

– Изменится, – возразил Бенедикт. – Мне кажется, ты и сам не до конца понимаешь, какую опасность несет в себе эта информация. Пренебрежительное отношение к ней может стоить жизни множеству людей, и сейчас я говорю не только об опасности для жрецов. Я говорю об опасности в мировом масштабе, Карл.