Как и говорил Герильо, пока работа напоминала платную экскурсию, причем платили мне. Погода была замечательная, прозрачное небо как будто совсем не сопротивлялось крошечному фюзеляжу, самолет будто висел на месте, изредка покачиваясь. Внизу проплывали реки, деревья, дороги. Вот мы пролетаем Медельин. Огромное поле черепичных крыш – это трущобы, рассадник преступности и обитель нищеты. У большинства из местных жителей просто нет выбора, мальчишки идут в банды, а девчонки торгуют собой. А вот элитный район, состоящий из высоток – он отделен от фавел бетонной стеной в несколько метров высотой с колючей проволокой, обрамляющей ее сверху, как гирлянда. За этой стеной совсем другая жизнь, другие законы. Но большинство колумбийцев не имели шанса на пропуск в этот мир. Они мучились от духоты в маршрутках по дороге домой. Каждый день путь с работы представлял собой сорок минут страха. Местные банды не стесняясь врывались в автобусы и грабили работяг, надеявшихся принести хотя бы десяток песо домой. И не важно, были у тебя деньги или нет, если нечего было взять, в ход шли ножи, просто чтобы другие пассажиры поняли – сопротивление может стоить жизни. Эти налеты приобрели настолько пугающие масштабы, что правительство было вынуждено построить канатную дорогу, заменившую опасные маршрутки.

От мыслей о незавидной судьбе местного народа отвлекло движение на горе, проплывающей сбоку. Сердце неприятно екнуло, рука автоматически нашарила в сумке бинокль.

– Пиа! Ракета справа! – заорал я. На камнях стоял субъект с РПГ. Похоже, партизан, местные повстанцы люто ненавидели наркоторговцев, часто устраивали засады на их колонны и самолеты.

Девушка молча пустила Пайпер вниз и влево. Хорошо, что пристегнулся, а то впечатался бы в потолок. Взрывом зацепило крыло, буквально краешек, но самолетик не отличался прочностью, и от него отлетали все новые и новые куски обшивки.

– Садимся здесь! – вцепившись в штурвал, крикнула Пиа.

Здесь? Садимся? Да это же лес, мать его. Нас раскрошит деревьями.

– Ты убить нас хочешь, что ли? – хватаю ее за руку, пытаясь задрать нос самолета.

– Сядь, нахрен, на место! – Глаза пилотессы горели яростью. – Не лезь, слышишь!

Почему-то в этот момент я поверил – она знает, что делает, и просто вцепился в ручку приготовившись к жесткой посадке.

Мы уже цепляли верхушки деревьев, бум-бум-бам, кажется, насчет «знает, что делает» я погорячился. Но деревья становятся ниже, а самолет выныривает на усыпанную цветами полянку. Пиа отдает штурвал от себя, удар, фюзеляж скользит по земле, полянка-то заканчивается. Надвигающаяся стена негостеприимных деревьев все ближе, сто метров, пятьдесят, тридцать.

Твою ма-а-ать!

Подпрыгнув на кочке, Пайпер втыкается в растительность. Толстая ветка с хрустом пробивает стекло, рассекает кожу на моем лице и вонзается в подголовник. Тишина.

Глубокий вдох! Срываюсь на надсадный кашель.

Что-то противно пищит. Значит, я не умер, уже хорошо, шевелю руками, ногами – все работает. Фу-у, пронесло. А девушка? Поворачиваю голову влево, Пиа, бессильно свесив голову, сидит за штурвалом, в ногах кабину замяло, пока неясно, насколько и удастся ли вытащить ее ноги. Отстегнув ремни и, убедившись, что пожара нет, пододвигаюсь к пилоту и легонько шлепаю ее по щекам. Эффекта нет.

– Ну ладно, – отвешиваю мощную пощечину

Пиа, подпрыгнув, открывает глаза.

– Ты че, гринго, совсем?! Я тебя порежу, крыса вонючая! Бл… какого хера ты за штурвал хватаешься?

Дыхание частое, грудь вздымается, футболка вымокла до прозрачного состояния. Перехватив мой взгляд, девушка свирепеет еще больше: