Первым на луг ворвался Морикава. Его загнали, точно зверя на охоте, обессилевшего и окровавленного. Но он еще не сдался, на бегу творил новое заклинание, однако закончить ему было не суждено. Просвистела стрела, и Морикава покачнулся. Просвистела вторая – и он упал на одно колено. Впервые Хизаши был не рад остроте своего зрения. Под ярким светом солнца, под голубым ясным небом он видел, как вытекает густая кровь изо рта учителя, чья мягкость принималась им за трусость, а доброта – за слабость. Он еще не упал на землю, а Сакурада уже издал пронзительный вопль и сломя голову помчался вперед, в самоубийственную атаку. Дзисин прислали мало людей, вероятно, продолжая хранить секретность, но много ли надо, чтобы одолеть двух калек и безумца, ослепленного горем и яростью?

Их начали окружать, и такое же кольцо сжималось вокруг сердца. Хизаши выхватил веер, но рука дрожала. Кента сжал его запястье.

– Забери мою силу, если надо.

Хизаши задыхался. Никогда еще смертная оболочка не казалась настолько тяжелой и так не сдавливала его суть. Он сам себе был противен.

– Нет! – Хизаши стиснул веер. – Нет.

Он, тот, кто собирался стать ками, должен был защитить хотя бы одного человека. Одного, но самого важного. Хизаши раскрыл веер и глубоко вдохнул запахи травы и земли.

Нобута смотрел на них издали, расслабленно держа руки за спиной.

Оммёдзи плели ловчую сеть.

Сакурада сражался, не щадя ни своей жизни, ни чужих.

Ветер перебирал выцветшие пряди, все замерло в ожидании бури, и Хизаши станет ею – тем тайфуном, который пошатнет целую гору. И пусть до слез больно поворачивать запястье, пусть ноги слабы и кажутся чужими, он не отступится, пока не уничтожит всех, кто желает им зла.

Слова, приходящие на ум, были незнакомы даже ему самому, от них во рту появился привкус железа, а в горле – острые шипы. Хизаши шептал, и трава вокруг него высыхала. Хизаши шептал – и тьма в нем разворачивала свои лепестки.

– Хватит, Хизаши, прекрати, – слышал он голос Кенты, но остановиться не мог. Если замолкнет сейчас, все будет напрасно, а он еще может продолжать.

– Пожалуйста, хватит! Ты не такой, как твой брат!

Хизаши сглотнул кровавую слюну. Строки страшного заклинания испарились из памяти, сила ушла, и он пошатнулся, хватаясь за Кенту и вспарывая ему кожу заострившимися когтями. Кольцо оммёдзи сомкнулось.

– Знаешь, я ведь ни разу не говорил, – усмехнулся Хизаши, глядя Кенте в глаза.

– Что?

– Ну… Что ты… ты…

Он много раз думал об этом, но едва открыл рот, как будто онемел. Кента ждал продолжения так спокойно, словно от смерти или нового мучительного заточения их не отделяли считанные мгновения. Хизаши захотелось увидеть вновь его улыбку, вот бы только нашелся повод.

– Я ни разу не говорил тебе, что ты мой первый и единственный настоящий друг.

– Мадока бы сейчас обиделся.

– К они Мадоку.

Кента улыбнулся, но губы его дрожали.

– Спасибо. Спасибо за эти слова.

Искрящиеся энергией путы уже начали давить со всех сторон. Еще не плен, но спасти от него может лишь чудо. Хизаши помнил о договоре жить вместе и умереть вместе, только хэби не славятся честностью. Он отошел на шаг назад, второй, третий… Послал всю доступную ему ки в веер, чтобы разрушить все вокруг – даже себя.

И тут стало тихо.

Настолько, что он подумал – уж не умер ли случайно? Но напротив с удивленным лицом стоял Кента. Он говорил, но слов не слышно, хотя ветер тоже застыл, и трава больше не колыхалась под его яростным напором. Хизаши обернулся и увидел замерших оммёдзи, спину стоящего на коленях Сакурады, Морикаву на его руках. А с другой стороны кто-то шел к ним, неспешно и важно, неся на плече огромный лук без тетивы. Одет незнакомец был богато и вычурно, голубое кимоно расписано узорами из облаков, накидка-безрукавка развевалась, будто весь ветер собрался вокруг высокой фигуры лучника. Когда он приблизился к Хизаши, того как громом поразило.