Еще один большой плюс этого места был в том, что всего лишь в сотне метров между камнями, поросшими мхом, журчал ручей: не нужно было ехать к реке за водой.

Снег здесь уже стаял. Земля была покрыта бойкой молодой травой и подснежниками.

Я постояла немного, просто глядя вниз, где копошились маленькие фигурки моих соплеменников. Все поспешно собирали последние вещи, чтобы успеть переехать до праздника Ысыах.

Некоторые уже переселились и с удовольствием обживались. Дети бегали вокруг босиком с радостными воплями, рискуя отхватить от матерей шлепков: тепло было очень обманчиво. Солнце ещё только окрашивало горизонт, не торопясь потягиваться первыми лучами после долгого зимнего сна.

Я подошла к нашей с Уайбаном урасе, которую ставила вместе с мужчинами стойбища. Несмотря на свои околонулевые инженерные способности, взялась за это со всем рвением. Не хотела отличаться от остальных женщин. Те вообще могли поставить этот лёгкий летний дом практически в одиночку.

Ураса представляла собой конус, состоящий из наклонных длинных жердей, расположенных по кругу, скрепленных в средней части поясом из тонких бревен и перекрытых сшитыми кусками специально обработанной бересты.

Весь строительный материал я готовила собственноручно. И жерди обтёсывала, и бересту выделывала. Для этого нужно было её выварить, затем выскоблить ножом верхний слой и сшить конским волосяным шнуром в полосы.

Помещение получилось просторным, хорошо проветриваемым. Внутреннее убранство почти не отличалось от балагана: также вдоль стен располагались лежанки, а на столбах крепились предметы домашнего обихода.

Наводить прочую красоту было пока недосуг, поэтому коврики и вышивки ожидали своей очереди, сложенные стопками.

Уайбан ещё находился в нашем зимнем доме. Было решено, что его мы перевезём в последнюю очередь, прямо перед праздником.

Бедному старику так и не стало лучше. Он много спал, а когда приходил в себя, то, бывало, срывался на меня, ругаясь по самым разным поводам, в целом придуманным.

Я понимала, почему это происходит. Его мучили боли и сознание собственной беспомощности. Мне было это знакомо. Миша уходил от меня практически так же.

Когда приступы агрессии и психоза у шамана проходили, он места себе не находил: каялся и просил у меня прощения за то, что снова накричал.

- Прости меня, Аяна. Прости, дочка, - шептал он.

Я поправляла ему постель, стараясь не потревожить, и легко пожимала плечами.

- Перестань ты просить прощения, было бы из-за чего. Я не обижаюсь, правда-правда.

Оруунэ, которая во время строительства летнего стойбища жила у нас, округляла глаза:

- Как ты терпишь его только! На меня даже хотун так не кричала никогда.

- Пусть, - коротко отвечала я ей. - Ему больно и страшно. Он не нарочно.

А сама задумалась. Я, в общем-то, всегда была терпимым человеком. Может, это была врождённая черта характера, а может, мне пришлось воспитать её в себе.

Да, наверное, с того момента, когда я получила свою травму и пришлось принять свою жизнь в ином виде. Не такую, как я надеялась и планировала её провести.

Жить Мишиной мечтой, его впечатлениями. Не роптать и не жаловаться. Как там пелось в когда-то популярной песенке: “вместо любви научилась терпению”.

- Ты смотри мне, не обижай его, когда меня нет рядом. Не обращай внимания, если вдруг кричит и ругается.

Оруунэ из-за беременности не могла вместе со всеми работать на строительстве нового стойбища, поэтому днём смотрела за шаманом она. А я трудилась на сопке.

- Что ты, что ты, - испуганно замахала она на меня ладошками. - Я его до смерти боюсь, хоть он и лежачий.