– Да не надо, доктор! Я потом, сам как-нибудь.

– Уговаривать не буду… Бутылкой из-под водки ударили? – спросил Холмский.

– А если из-под самогона? – скривился парень.

– Самогон тоже хорошо. Самогон – антисептик. И столбнячной палочки в нем нет.

Холмский обработал рану антисептиком, на этом и закончил. Девушка принесла свой и парня паспорта. Маркушина Екатерина Сергеевна и Маркушин Никита Сергеевич. Брат и сестра, даже спрашивать не надо, и без того ясно.

– Что, даже не спросите, кто… почему Радик мертв? – Маркушин тяжело смотрел на Илью Геннадьевича.

– У Радика документы есть? – спросил Холмский.

На живого нужно заполнить карточку вызова, на мертвого – составить сигнальный лист, зафиксировать факт смерти. А потом еще с полицией объясняться, а это бумаги, бумаги. Формальности нужно воспринимать как снег посреди зимы, никуда от них не денешься.

– Я Радика ударил.

– Несильно, – закивала Маркушина, заискивающе улыбалась, глядя на Холмского.

Но при этом угрожающе смотрела на него. Пусть только попробует не поверить ей.

– Радик упал, ударился, хотел встать, я сказала лежать, вдруг он там что-то сломал, нельзя тревожить…

– Бывает иногда, – на всякий случай согласился Холмский. – Что нельзя тревожить.

Его дело маленькое: оказать помощь или зафиксировать смерть, с уголовной составляющей пусть разбирается полиция. Судмедэксперт вынесет заключение, а прокурор пусть решает, умышленное это убийство или причинение смерти по неосторожности. Илья Геннадьевич тоже даст показания и скажет, что потерпевший умер сразу. А пока будет соглашаться с версией убийцы, это его ни к чему не обязывает.

– Радик лежал, лежал. И умер, – вздохнул Маркушин.

Он хотел пальцами коснуться раны, но спохватился и отдернул руку. Как будто голова током билась.

Поворачиваясь к парню спиной, Холмский потрогал видеорегистратор, спрятанный в нагрудном кармане, выглядывал только глазок. Время звонка четко зафиксировано, видеозапись с хронометражом, так что вряд ли Маркушины смогут обвинить скорую в медлительности. Но попытка будет, шестое чувство редко его обманывает.

К дому подъехал полицейский «уазик», а диспетчер передал новый вызов. Подозрение на ангионевротический отек, свободных экипажей поблизости от адреса нет, Холмский уже закончил здесь работать, через десять минут он уже может быть на месте. Если поспешить. С отеком Квинке шутки плохи, поэтому с полицией объясняться он будет потом, каждая минута дорога.

Выходил он через кухню, Маркушина стояла у стола, она торопливо поворачивалась к нему. В кулачке девушка что-то сжимала, Холмский не стал спрашивать, с безучастным видом прошел мимо. Но глаза его жили своей жизнью, он успел заметить, что со стола исчезла губная помада. И сумочка, кажется, уже не висела на спинке стула.

Дверь главного входа оставалась незапертой, Холмский не поленился подняться на крыльцо, открыл дверь и велел старшему наряда не сводить с покойника глаз. Сказал, что все вопросы потом, и уехал.

Ангионевротический отек подтвердился, до удушья дело не дошло. Помощь оказали вовремя, адреналин и преднизолон, капельницу ставить не стали. Выявление аллергена и медикаментозное лечение оставили на совести больного, пусть обращается в поликлинику, там помогут. Если есть желание лечиться.

В девятом часу Холмский сменился, подвез Лию к дому, подмигнул ей на прощание и отправился к себе. В свое тихое болотце, в тоску и одиночество, которое он с легкостью для себя смог перевести в статус комфортного существования.

Два года уже прошло, как с ним нет Риты. Пятьдесят лет, считай, вместе прожили. С первого класса дружили, сразу после школы расписались, в мединституте вместе учились, работали в одной больнице, он доставлял пациентов, Рита их лечила. Она сделала карьеру, он – нет. Жена стала главным врачом, а муж так и работал на скорой, в постоянном контакте с носителями острых инфекций. Рита заразилась коронавирусом и умерла, а он так и продолжал работать. Потому что без работы совсем тоска.