На столе порядок, отдельные бумаги в двухрядном лотке, карандаши-авторучки в подстаканниках, два телефона один к одному – стационарный и мобильный, в сторонке будильник, дырокол, зеркальце и расческа, под рукой калькулятор, кружка с горячим кофе и трогательной надписью на ней. Большой принтер на низком столике, там же фотография в рамке, не видно, кто на ней изображен. На лотке несколько стикеров с напоминаниями – о делах текущего дня. И еще Холмский обратил внимание на часы, одни висели у двери, другие за спиной хозяйки кабинета – под президентским портретом. На одних часах половина десятого, на других столько же, ни минуты разницы. Можно не сомневаться, что и на будильнике то же самое время.

Парфентьева старалась выглядеть безупречно, китель отглажен, погоны новые, но вторая сверху пуговица разболтанно висела на нитке. То ли нити сами по себе ослабли, то ли кто-то дернул за пуговицу. Да правый рукав отглажен не так хорошо, как левый. И галстук приколот к рубашке как-то уж очень странно. На рубашке маленькое пятнышко, едва заметное для глаза.

Макияж неяркий, ногти нарощенные, но не длинные, каре – волосок к волоску. Обручальное кольцо – на безымянном пальце левой руки. На дворе конец июня, женщина уже успела загореть, а на правом безымянном пальце едва заметная полоска, след от кольца. Коллеги знали, что у Парфентьевой нет мужа, поэтому кольцо у нее сейчас на левой руке, но статус незамужней женщины ее явно тяготил, поэтому, отправляясь домой, она и перекидывала кольцо с пальца на палец. А своему статусу следователя она придавала немалое значение, потому и фотографии высокопоставленных коллег у нее на виду.

– Холмский Илья Геннадьевич!

Женщина воткнула карандаш в подстаканник – острием вверх.

– Капитан юстиции Лидия Максимовна Парфентьева, следователь следственного комитета, – распрямив спину, представилась она.

Голову она держала прямо, смотрела посетителю в переносицу, но хотела видеть его целиком. Хотела, но не очень-то получалось. Зато беспристрастность ей удавалась. Женщина она не совсем молодая, одинокая, мужчина перед ней в годах, но еще не старик, выглядит неплохо, довольно бодрый для своих лет, одет хорошо. Но если Парфентьева по достоинству оценила гостя, то виду не подала, потому как умела скрывать личный интерес под маской профессионала.

– Почему вчера не явились на допрос, гражданин Холмский? – строго спросила Парфентьева, желая с первой же ноты навязать собеседнику позицию оправдывающегося и поставить оппонента в зависимость от себя.

– Меня в чем-то обвиняют?

Холмский выдвинул стул из-за приставного стола. Нет у него чувства вины, его пригласили в этот кабинет, он гость, а значит, имеет право сесть, не спрашивая разрешения. Парфентьева изобразила возмущение, вскинув брови, но возражать не стала.

– Улица Вавилова, дом семьдесят девять, вам это место о чем-нибудь говорит?

– Место преступления. Убит некто Лаверов Родион Александрович. И девушка, имени которой я, к сожалению, не знаю.

– Какая девушка? – заметно растерялась Парфентьева.

Именно этого Холмский и добивался, потому как не хотел быть ведомым.

– Давайте начнем с вашего тона, что я не так сделал в доме семьдесят девять по улице Вавилова?

– Прежде всего вы уехали, не оказав помощь гражданину Маркушину. – Парфентьева говорила одно, а думала о другом.

И это Холмский поставил ее на растяжку, как снег на голову вывалив второй труп, в существовании которого он не был уверен. Шепот шестого чувства не в счет.

– Еще что вам сказал Маркушин? Что скорая помощь приехала поздно?