Пауза показалась слишком долгой. Я подняла взгляд и увидела на лице матушки смятение.

— Я здесь не как посвященная Фейнрита, а как женщина, которая тебя воспитывала.

— Но…

— Ты видела, я сняла свой амулет, символ принадлежности господу. Я здесь как частное лицо.

В который раз за этот безумный день я совершенно перестала что-либо понимать.

— Я прошу только об исповеди и отпущения. Почему вы отказываете в этом?

— Я не смогу дать тебе чащу отпущения. Первый брат запретил приносить тебе все, в чем есть хоть толика магии.

Это было настолько нелепо и несправедливо, что я вскочила.

— Значит, вы отказываете моей душе в спасении? Обрекаете ее на вечные муки? Только потому, что…

Она перебила меня:

— Не я, а ты сама погубила свою душу, связавшись с некромантом. Не я, а ты обрекла ее на вечные муки.

Я задохнулась от возмущения. Наверное, матушка была права — не хватало мне смирения, и сейчас не хватило.

— Но для того и существует таинство отпущения! Все мы грешны, но исповедь, покаяние и отпущение спасают, не вы ли учили меня этому! И… — До меня дошло кое-что еще. — Значит, и чашу последнего отпущения мне тоже не дадут? Только из страха, что я дотянусь до силы?

Матушка покачала головой.

Значит, меня ждет не просто смерть, а смерть мучительная? И на том свете не будет покоя?

Хотя нет, считается же, что огонь для того и нужен, чтобы отчистить от грехов. Кажется, я в самом деле начинаю повторять за черным. Удивительно, насколько одни и те же слова звучат по-разному в зависимости от того, по какую сторону от двери камеры ты остаешься после того, как она закрывается. И от того, с какого ракурса предстоит смотреть на костер.

— Значит, в угоду Первому брату вы лишаете меня покаяния? Отказываете в единственной оставшейся мне милости — быстрой смерти? Вы, кто всегда твердили мне, что долг превыше всего и…

— Опомнись! — Голос матушки Епифании похолодел. — Ты сама виновата во всем, что с тобой случилось, и вместо смиренной молитвы еще смеешь обвинять? Ты не единственная сестра под моим попечением, и я должна думать, как позаботиться о них. И мне еще объясняться с Первым братом, почему сестра, которую я так высоко ценила, за которую ручалась, помогла сбежать некроманту!

— Это Первый брат должен объясняться, почему в его храме стражники продают заключенных братьям за мзду, точно уличных девок! Это он должен объясняться, за то, что осудил невиновную!

Я не успела договорить, как дверь камеры распахнулась, явив Первого брата.

Значит, и в этом черный был прав — тайны исповеди в этом храме не существует.

14. 14

— Как ты смеешь, мерзавка, обвинять честных…

От его голоса, под его гневным взглядом внутри меня все смерзлось. Захотелось упасть на колени и молить о прощении, я даже качнулась вперед. Но что-то внутри —наверное, все та же гордыня, что погубила меня — заставила распрямить плечи и вскинуть голову. Мне нечего терять. Хуже уже не будет.

— Брат Михаэль сказал, что заплатил стражнику, чтобы он впустил его и закрыл глаза и уши, что бы ни происходило в этой камере. Разве я могу не верить словам моего брата? Разве он не честен?

— И вот эту змею вы пригрели на груди, матушка. — Первый брат сокрушенно покачал головой. — Пойдемте. — Он взял ее под локоть. — Я вас не виню, все мы совершаем ошибки.

— Только не всех за это отправляют на костер! — выплюнула им вслед я.

Матушка Епифания вздохнула.

— Она обезумела. Моя вина — не следовало подпускать юную душу к средоточию зла.

— Похоже на то, — кивнул Первый брат. — Пришлите четырех крепких духом сестер присмотреть за ней. После того, что она сотворила с братом Михаэлем…