‒ Какая жуть… ‒ прошептала Гвен, за что тоже получила толчок в бок от карлицы.

‒ Но однажды небеса разверзлись от сильного грома и молний. В тот день император праздновал новую свадьбу. Люди считали ‒ сами боги были против такого греха, ведь никто не знал ‒ умерла ли первая жена правителя. Гости съехались во дворец со всех земель и, невзирая на непогоду, веселились в имперских палатах. В один миг свод Башни треснул, подобно скорлупе, и оттуда вырвался дракон. Говорили ‒ он был прекрасен: златокрыл и величественен, словно знал ‒ мир принадлежит лишь ему одному. Он вырвался из тьмы к свету и разрезал грозовые облака, разгоняя тьму, укрощая ветер. Он нес в руках тело мертвой матери ‒ первой жены императора, поруганной и обесчещенной своим собственным мужем. Погибшая, она стала его символом мщения. Дракон выжег дворец дотла вместе с гостями, правителем и его женой, а потом улетел к солнцу. Многие говорили ‒ дракон и есть настоящий правитель, когда-нибудь он вернется и займет свой трон по праву. Быль иль небыль, мне не ведомо. Но, возможно, дракон вернется и разрушит саму Башню скорби, чтобы больше не лились людские слезы под гнетом нерадивых правителей.

‒ Ух! ‒ выдохнула я, едва придя в себя. ‒ Какая красивая сказка!

‒ Так это была правда, или нет? ‒ опомнилась Гвен.

‒ Конечно, это была неправда! ‒ язвительно заметила Игуми. ‒ Драконов отродясь никто не видывал.

‒ А как же… ‒ Гвен многозначительно уставилась на меня.

‒ Это недоразумение! ‒ отмахнулась Игуми. ‒ Есть уже пошли, живот с голодухи сводит! Вам, может, и надо оставаться стройными, чтобы скакать как козы перед зрителями, а у меня ‒ дамы изящного телосложения ‒ на такую работу сил слишком много уходит!

Карлица весьма неизящно выпрыгнула из фургона, сделав кувырок в воздухе.

‒ Здорово было бы, окажись это правдой! ‒ мечтательно заметила Гвен.

‒ Кто знает? ‒ усмехнулась, затягиваясь, Шаваро. ‒ Кто знает…

К счастью, Гвен больше не тянуло на приключения, как в Хелегае, пусть Башня и притягивала наш интерес своей легендой ‒ урок в городке на реке Хелейе мы запомнили надолго.

Скорп, пусть и не беспокоил нас больше, но регулярно появлялся по вечерам во время наших выступлений, чтобы забрать плату. Он был нелюбезен и хмур, однако, по всему было видно ‒ звон монет греет его алчное нутро.

Гинго не сопротивлялся. Но столичная публика все равно относилась к артистам-бродягам с настороженностью. Скудный поток монет не закрывал и дна шляпы. Люди были напряжены и выглядели уставшими, расшевелить публику было весьма нелегко. Самый первый успех казался теперь таким невероятно далеким и почти нереальным.

‒ Да, что тут твориться? ‒ сетовала Игуми, обычно и занимавшаяся подсчетом заработанных денег. ‒ Это же столица! Даже на севере у нас не складывалось всё так печально!

‒ А чего ты хотела? ‒ хмуро осведомился Гинго. ‒ По Охангу только что прокатились аресты. Пыточные работают и день и ночь, даже не сомневайся. Перед собственной помолвкой его императорское величество увеличил налоги до непомерных размеров, люди стали возмущаться и бунтовать.

‒ Но почему тогда все тихо? ‒ захлопала глазами, удивленная Гвен.

‒ Это тебе кажется, что все тихо, ‒ буркнул обычно спокойный и уравновешенный Сирвиг. ‒ Буквально прошлой ночью арестовали мастера Клефаля.

‒ Кто это? ‒ удивилась рыжеволосая акробатка. ‒ Я его даже не знаю!

‒ Зато знаю я, и этого достаточно! ‒ категорично ответил Гинго.

Он все так же куда-то уходил по утрам, оставляя нас на попечение Сирвига и Шаваро, возвращаясь лишь к началу представления. Мы же готовились к самому помпезному дню ‒ к помолвке императора с его нареченной.