Чудная подстветка тропинки все так же мерцала, приглашая узнать, куда приведет этот путь. Марта осторожно поднялась, повертела головой – никого. Прислушалась. Шепот листьев стал похожим на тихую песню. Марта сделала шаг, второй. Никто не хватал ее за ноги и не пытался съесть.

– –Это что? Разрешение пройти? – обращаясь то ли к себе, то ли к ближайшему кусту, уточнила девушка, но ответа не было. Удивительно. Вошла она сюда при свете дня, а попала в ночь, густую и вязкую, как бывает поздней осенью, когда туманы кутают дома в сизо–серые свои шали, сотканные из маленьких замерзших капелек. Марта растерла озябшие плечи, запахнула поплотнее платок и пошла по тропе. Знахарь сказал: замок колдуна в самом центре леса выстроен. Выходит, в какую–бы сторону она ни отправилась, рано или поздно придет, куда нужно.

Шла долго, аккуратно вглядываясь в плотную мглу, сердце стучало набатом, каждый шаг хотелось повернуть назад, но сдаться она не могла. Перед глазами стояло бледное лицо матери, и образ этот подгонял Марту идти дальше и быстрее. Она все ждала, что зверь вновь вдруг вынырнет из–за куста или деревьев. Вдруг, отпустил только лишь чтобы позабавиться? Их кошка тоже так с мышами играла, прежде, чем пустить кровь и загрызть.

Неожиданно тропинка резко погасла, лес заволновался, загудел и Марта разобрала четкое “Уходи”.

Марта подошла к кромке леса. Выбора у нее особого и не было. Сельский знахарь так и сказал: "хочешь спасти мать – тебе нужен первоцвет лунной травы. Найти его можно только в Черном лесу, в саду замка на Горе".

Замка боялись все. Хозяина его никто никогда не видел, даже возраста точного не знали. Знали только, что черная, страшная мгла подчиняется ему и кто попадет в нее, тот сгинет бесследно. Лес, говорили, живой: путал тропинки, подсовывал диких зверей, тех, кого вошедший боялся больше всего, так что ходили сюда только самые отчаянные и те, по слухам, только по билету в один конец.

Всякое рассказывали. Одна байка страшнее другой. Вчера, когда соседка Эсма узнала, что Марта собралась в Черный лес, всплеснула руками, выронив к ногам крынку молока и принялась причитать. Мол, дай боги, чтоб не пустил тебя, окаянный. Пусть не примет, не раскроет прожорливую свою пасть. Бывало и такое – не мог человек пройти сквозь живую изгородь. Ножом резал, тесаком рубил – все бестолку.

Плотная стена сплетенных меж собой веток, будто насмехалась. Марта, робея, схватилась рукой за черный прут, раздвигая свитые, как в объятиях, руки кустов. Колючих, приземистых. Шип больно уколол ладонь. Марта вскрикнула, но руки не отдернула.

– Впусти, мне очень надо, – зачем–то шепнула она, сама удивляясь, как донельзя глупо звучит обращение к кусту.

–Пришла, – прошелестел ветер. Это же ветер, правда? Не могут ветки разговаривать. Пусть в мире магия управляет светом и греет воду в домах, пусть она же помогает женщинам разродиться, врачует болезни и дарует урожай, но говорящие кусты – уже прямой маршрут в лечебницу, не иначе. Поежившись, Марта шагнула в раскрывшийся навстречу узкий проход. Казалось, будто в саму Преисподнюю, так темно и сыро встретила гостью пахнувшая мхом чернота.

Когда глаза привыкли к темноте, Марта различила тропинку, подсвеченную слабым сиянием какой–то пыльцы. Над головой, высоко в небо уходили голые, похожие на скелеты, шапки лиственниц и елей. Хвойный лес – густой, пугающий перемежался редкими заплатками осин и длинноствольных березок. Кто–то стукнул Марту в плечо. Сердце кульбитом подпрыгнуло к горлу. Резко отпрыгнув в сторону, девушка едва не рухнула носом вперед, неловко поскользнувшись на вязкой, как после дождя, земле.