– Отбой, – громко скомандовал он охране, а потом высказал домочадцам: – Дила-ханым захотела повизжать. Видимо, так принято в Текирдаге. Ферит, не надо лезть через террасу, ты упадешь. Фуат, прекрати хохот. Ага, папа, идите спать, все в порядке.

– Что значит в порядке? – Осман-ага требовал ответа.

А Дила опять обиделась на старшенького!

– Меня напугал Ферхат-бей, – наябедничала она.

– И поэтому ты кричала? – Фуат сдерживал смех. – Меня он тоже пугает, я же не визжу.

– Дила, иди немедленно к себе! – скомандовал ага. – Простудишься!

– Цветочек, напугала, – Архан-бей давился смехом.

– Мне ничего не слышно! – Ферит снова злился. – Дил, я сейчас приду к тебе, и ты все мне расскажешь!

– Ферит, уйди! – Архан-бей прикрикнул на сына. – Скройся с глаз моих!

– Дил, не хочешь, чтобы приходил Ферит, приду я, – Фуат смеялся.

Осман-ага не дослушал ночной спектакль и ушел с террасы, вслед за ним скрылся Архан-бей. Ферит и Фуат, переговариваясь, тоже потянулись в дом. Остались только Дила и старшенький; тот осмотрел девушку, задержался взглядом на ее невозможной пижаме:

– Дурдом, – сказал и ушёл.

Дила осталась на террасе в одиночестве, но не в молчании:

– Впервые согласна с вами, Ферхат-бей, – ворчала тихонько девушка. – Дурдом. Обзываются на гостей и запирают их на замок.

– Дила-ханым, – раздался приглушенный голос Ферхата, – я все слышу. Дверь на террасу открыта.

Голос старшенького показался Диле и злым, и ехидным. Именно поэтому она и не стала сдерживаться: нервы сдали свои позиции.

– И очень хорошо, что слышите, – она старалась говорить очень тихо, помня о своем недавнем эффектном выступлении. – Оскорблять гостей принято во всем Стамбуле или только в вашем доме, Ферхат-бей? Деньги дали вам такое право? Или это лично у вас потребность ругаться и насмехаться?

– А в Текирдаге принято визжать при виде хозяев дома? Дила-ханым, хотите обвинить кого-то, начните с себя, – старшенький вышел на террасу и двинулся к перегородке, разделяющей их.

Дила отступила на шаг, разглядывая грозного Ферхата, но не промолчала:

– А знаете, вы правы. Обвиню себя, пожалуй. Мне не нужно было помогать Бураку, мне не стоило приходить в ваш дом, надо было просто выкинуть эти бумаги и жить с пятном на совести. Вы, уверена, так и поступили бы, – Дила слишком сердилась, и это пугало ее саму; она никогда не позволяла себя выговаривать старшим, тем более – мужчинам.

– Намекаете, что я бессовестный? – Ферхат не разозлился вопреки ожиданиям Дилы. Он сложил руки на груди и ждал ее ответа.

– Я просто возвращаю вам ваши же слова. Вы обзывали меня глупой и именно потому, что я взялась помогать незнакомцу, – Дила старалась сохранить хорошую мину при плохой игре: она боялась, но упрямствовала. – Я не сказала, что вы бессовестный, я назвала вас умным.

– Почему вы не пошли в полицейский участок? – Он не злился, и это удивляло Дилу.

– Я уже рассказывала почему, – она насупилась и закусила губу.

– Отговорки. Вам не нравятся полицейские? У вас не было приводов, так отчего нелюбовь? – он шагнул еще ближе и пугал темным взглядом.

Дил замерла, как кролик перед удавом, не в силах отвести взгляда от его глаз – блестящих и бездонно-черных.

– Слова закончились? – Ферхат смотрел странно. – Тогда я расскажу за вас. Вы провели в полицейском участке сутки после автокатастрофы. Ждали родителей. За вами никто не пришел. Даже ваша тётка. Служащие социальной опеки забрали вас и отвезли в больницу, где вы успели попрощаться с матерью.

Дила оторопела, сжалась. Просто стояла и пыталась не расплакаться, слушая, как просто и буднично Ферхат рассказывает о ее самом страшном дне. Сам же «мучитель» нахмурился и разглядывал «жертву» пристально, но – вот чудо – с мрачным выражением лица, без радости и удовольствия.