– Ты очень добра, Клэр, но не стоило так затрудняться.

Клэр Липпет, дочка деспотичной экономки Уиллоуби Брэддока, кухарка и прислуга за все в «Сан-Рафаэле», была наследием эпохи Мидуэйза. К Деррикам она поступила в двенадцать лет, и ее обязанности тогда были настолько неопределенными, что у нее оставалось достаточно досуга, чтобы похищать яйца из птичьих гнезд под руководством Кей, которой исполнилось четырнадцать. Когда Клэр стукнуло восемнадцать, ее повысили в собственные горничные Кей, и с этого момента она, так сказать, официально взяла власть в свои руки. Девизом Липпетов была Преданность, и даже пресловутый финансовый крах не выбил из седла эту достойную дочь клана. Решительно последовав за Кей в изгнание, она, как уже упоминалось, стала кухаркой мистера Ренна. И, как совершенно справедливо указал мистер Брэддок, кухаркой на редкость скверной.

– Не следует вам так переутомляться, мисс Кей. Отдыхать вам нужно.

– Так я же и отдыхаю, – сказала Кей.

Бывали моменты, когда – подобно мистеру Брэддоку – она находила липпетскую заботливость несколько чрезмерной, если не сказать назойливой. Кей была энергичной, волевой девушкой и хотела бы противостоять миру с вызывающим «подумаешь!» на устах. Но это оказывалось непросто, пока Клэр опекала ее и лелеяла, будто хрупкое чахнущее растеньице. Однако сопротивляться было бесполезно. Никому еще не удавалось укротить материнский липпетский дух, и, вероятно, это никому никогда не удастся.

– Я вот о чем, – объяснила Клэр, подставляя скамеечку ей под ноги. – Не к чему бы вам пачкать ручки работой, я вот о чем. Никуда не годится, что вам приходится…

Она осеклась. Взяв в руки чайный поднос, она сделала язвящее открытие.

– Вы к моим коржикам и не притронулись! – воскликнула Клэр голосом, в котором упрек и разочарование смешались в надлежащей пропорции. – А я-то испекла их специально для вас!

– Не хотелось наедаться перед обедом, – поспешно объяснила Кей. Темперамент у Клэр был бурный, и она не терпела обидных намеков на творения своих рук. – Ты же, конечно, приготовила что-нибудь вкусненькое.

Клэр взвесила этот аргумент.

– Ну-у… и да и нет. Если вы про пудинг, так он того. Кисочка свалилась в заварной крем.

– Не может быть!

– Она ж еще котенок. А когда я ее выудила, в миске почти ничего не осталось. Впиталось в нее, точно в губку. Ну да вам хватит, если мистер Ренн откажется.

– Не важно. Все равно спасибо, – сказала Кей с глубокой искренностью.

– Ну да я готовлю новый суп, так что поесть вам будет что. Я его из книги вычитала. Называется «потаж а ля принсесс». А может, все-таки скушаете коржик, мисс Кей? Он вас подкрепит.

– Нет, спасибо. Правда, не стоит.

– Ладно. Как хотите.

Мисс Липпет пересекла лужайку, скрылась в доме, и вновь в саду воцарилась благостная тишина. Но несколько минут спустя, когда голова Кей уже склонялась на плечо, внезапно из окна второго этажа, оглашая окрестности, вырвался громкий и пронзительный голос, приводя на ум зеленщиков, восхваляющих свою брюссельскую капусту, или тех, кто сзывал коров над песками Ди.

– Слова нашего достойного председателя, – ревел голос, – напомнили мне историйку, возможно, еще неизвестную некоторым из присутствующих здесь сегодня. О том, как некий ирландец отправился в Нью-Йорк, то есть в Нью-Йорке он уже был, а направился в доки, и пока там… пока там…

Голос замер. Легкие, видимо, были готовы служить, но память подкачала. Однако он вскоре вновь загремел, хотя с иного места.

– Ведь школа, господа, наша милая старая школа, занимает место в наших сердцах… место в наших сердцах… в сердцах нас всех… во всех наших сердцах… в наших сердцах, господа… которое ничто другое заполнить не может. Она формирует, если мне дозволено выразиться так, господин председатель и господа… образует… образует… образует связь, связывающую поколения. Пятьдесят ли нам лет, сорок ли, тридцать или двадцать, мы все тем не менее сверстники. А почему? А потому, господа, мы все… э… связаны этой связью.