— Вагин.

— Благодарю. Нет, незнакома. Я ошиблась.

Вагин… Повторяю про себя его фамилию, пробуя на вкус. В принципе нормально. Даже как-то величаво звучит. Вагина Елена. Очень даже ничего. Было очень даже ничего до тех пор, пока я не представила фамилию в письменном виде. Стало быть, с другим ударением. Примерять на себя его фамилию было очень большой ошибкой. Мда… а ведь я думала, что хуже мужа Вовы сантехника быть ничего не может. Но фамилия, звучащая как половой орган — это мощно. Все, как сказала экстрасенс — куковать мне одной.

Резкий хлопок дверью вернул меня в реальность. А затем я окончательно пришла в себя, когда Владимир достал из переноски свою кошку. Особь крупная, видимо, в хозяина. Скорее всего это персидская кошка приятного светло-дымчатого окраса. Симпатичная. На этом приятности закончились. Взгляд у кошки, мягко говоря, недобрый. Стоило мне только об этом подумать, как та во все горло зашипела в мою сторону.

— Это, наверное, из-за собаки, — как можно спокойнее отмечаю я.

— Нет. Она их любит. Я ее на помойке с собакой нашел, та ее под свое крыло взяла. Они у меня шесть лет вместе жили. Наш Федор скончался два года назад, так что собак она помнит и даже любит. А вот к людям с опаской относится. Сразу инстинктивно чувствует в некоторых зло и начинает шипеть.

— Да что вы говорите? — иронично отмечаю я.

— Слова, Елена Петровна. Слова, — с улыбкой произносит он.

— Феля, вылезай, моя хорошая, — достаю собаку из сумки, та в свою очередь сразу заливается звонким лаем в сторону Владимира. То, что надо.

— Ты не могла бы заткнуть свою собаку?

— Не могу. Она инстинктивно чувствует в вас зло. Так что только после того, как вы успокоите свою кошку.

— Люся, фу. Нельзя! — повторяет он, давая что-то своей кошке в рот. Та, как ни странно, поддается дрессировке, словно передо мной собака, и перестает на меня шипеть.

— Благодарю. У меня к вам еще одна просьба, Владимир. Будьте так добры — не тыкайте мне.

— Где я тыкал?

— Называть меня на «ты» — это и есть тыкать. Я попрошу обращаться ко мне на «вы».

— Нет, — как ни в чем не бывало произносит мужчина, откидываясь на спинку сиденья. — Ели что-то не нравится, чеши в коридор.

— А это уже грубо.

— Да мне пофиг. Умаяла ты меня уже. Если что-то не нравится — дуй на выход.

Не в моих правилах грубить или нарываться на конфликты, да и, если быть честной, — страшно. Мужчина все-таки крупный и прихлопнет меня на раз-два, поэтому я молча проглатываю его слова и достаю из переноски пеленку. Кладу ее аккурат под свой столик и наливаю в мисочку воду. Ставлю ее на край сиденья и усаживаюсь удобнее, положив себе на ноги Фелю. Вот уж что меня всегда успокаивает, так это поглаживания моей рыжули. Вот оно — мое личное счастье. Никто и никогда меня не любил так, как она. Да ладно, кого я обманываю, меня вообще никто и никогда не любил, кроме нее. Хотелось бы сказать, что родители, но и они нет. Для них я всегда была просто выгодным приложением для расширения бизнеса. К счастью, взбрыкнувшим и нарушившим их планы приложением, пусть и не сразу.

Перевожу взгляд на лижущую мне руки Фелю, и улыбка появляется сама собой. Ну кто бы мог подумать, что я, девочка, выросшая в почти стерильных условиях, не только заведу грязное, по словам мамы, животное, но и позволю собаке себя лизать? Смех, да и только. Понимаю, что это негигиенично, но ничего не могу с собой поделать. Офелии нравится лизать мне руки, лицо и уши. С последними у нее особая любовь. Так она будит меня по утрам. Тяжело вздыхаю, осознавая, что когда-нибудь меня перестанут провожать и встречать с работы и вот так вылизывать, просто потому что Феля рано или поздно умрет. Вопрос только в том, что я буду делать, когда ее не станет. Вероятность получить такое же любящее тебя существо — слишком мала. От того и горько.