Выпуклые глаза царя остановились на Атласове:

– Что за слово?

Пятидесятник смело тряхнул светлыми кудрями, но думный дьяк вовремя вмешался:

– Это, государь, по-апонски. Так, наверное, говорят в Узакинском государстве. Для народа такие слова.

Царь понял, засмеялся. На короткое мгновение круглую, как яблоко щеку передернуло судорогой, дернулась родинка на той же правой щеке. Матвеев, предупреждая нетерпение государя, заговорил:

– Сего узакинского индейца сей пятидесятник, – указал на Атласова, – силой отбил у дикующих на Камчатке. Был апонец слаб, сильно заскорбел ногами от недоедания и холодов. Дикующие держали его у себя как полоненника. Индеец, увидев казаков, пал в ноги пятидесятнику, заплакал горюче. Вот де он есть Денбей, сын Диаса, важный барин из Нагасаки. А Нагасаки, сказал, город апонский, иначе нифонский. А в Апонии царь есть, сказал, звать Кубо-Сама, живет в Ендо, и еще у них есть царь, зовут Дайре-Сама, тот живет в Миаке. Умный оказался апонец, даже книжка при нем была – хитрые знаки на каждой странице, будто птицы лапками наследили.

– Денбей, индеец указанный, плыл на бусе из города Осаки в город Иеддо того же нифонского царства, – объяснил Матвеев государю. – Была нагружена его буса рисом, сарацинским пшеном, водкой рисовой, а еще сахаром и сандаловым деревом. Буря носила бусу по морю несколько недель, вышла из запасов пресная вода, рис варили на водке, камку дорогую пустили на парус, известно, за свой живот ничего не жалко. В тумане пригнало бусу к острову, там в тумане апонцев полонили дикующие. Самого Денбея ранили в руку стрелой, других убили, полотно и железо отобрали. Рис, сарацинское пшено, дикующие попробовали на зуб, не понравилось, выбросили в воду, совсем глупые. Туда же водку вылили, чтобы бочки под рыбу взять. Вот остался Денбей один, всех убили, а буса его, наверное, и сейчас лежит на отмели.

– Ну врешь! Как так? Апонец? – Царь взглядом измерил иноземца, как мелкого зверька. Щека от интереса страшно дрогнула, опять прыгнула взад-вперед темная родинка, ощетинились усы. Смотрел на апонца, как дикий кот на хорька, потом спросил сладко: – Сосед, значит?

Приценился к ростику апонца, раздумчиво спросил, уже у Атласова:

– Грозен сосед?

Атласов усмехнулся:

– Мал да сморщен, там все такие. Видя кровь, стенают отчаянно: «Пагаяро». И заплаканные глаза широким рукавом закрывают. И падают на землю без чувств. Мне бы суденышко, государь, да пару пушек, да зелья порохового, я б ту Апонию за полгода насквозь прошел.

– Ну? Насквозь? – удивился царь.

И переспросил:

– Богат сосед?

– Живут на разных островах, – задумался Атласов. – Возят на продажу сахар да рис, платья шелковые, лаковую посуду. Везут золото.

– Врешь!

– Да ей Богу! – Атласов размашисто перекрестился. – Апонское золото, оно в пластинках. А на пластинках всякие значки. Как в книгах. Денбей говорит, у него на бусе было два ящика золотых пластинок.

– Где ж они?

– Дикующие отобрали.

– Дикующим они зачем?

– Малым детям отдают. Для игрушек.

– А путь? Как лежит путь в Апонию? Далеко?

Атласов усмехнулся:

– От Москвы, может, и далеко.

Царь топнул ногой, перебил гневно:

– Думай, дурак! И Сибирь – мои земли!

– Воистину так.

– Пушки дам, людей дам, отобьешь острова, возьмешь золото?

– Возьму, – быстро ответил Атласов. – С мыса Лопатка сам видел в море острова. Они гористы, в дымке лежат. Наверное, Апония.

– Что за Лопатка?

– А нос камчатский. С него в ясную погоду далеко видно. Но те острова, может, еще не Апония. Может, до нее еще два-три перехода.

– И золото есть? – повторил государь Пётр Алексеевич, раздувая усы, въедливо рассматривая апонца.