– Царь-то милостив был?

– Да, имение под Москвой жаловал.

– Вот видишь, предок твой понимал, от кого благодарность и принять можно, а ты, братец, от милости монаршей отказываться вздумал.

– А вы откуда про предка моего знаете, ведь вас при сем разговоре не было?

– Я, милостивый государь, есть кабинет-секретарь, а значит, уши у меня, как у слона, – ответил Олсуфьев и первый раз улыбнулся, – ну, ступай, ступай живо, да кошель спрячь поглубже.

Вечером заморосило. Опытный корабельный мастер Потап Качалов, косолапя, словно медведь, не торопясь шел с Адмиралтейской верфи в направлении трактира и думал об одном, как бы не пропить, или хуже того, не потерять полученное сегодня жалованье. Сорокалетний мастер устал за последние дни, но усталость эту ощущал скорее как приятную, потому как «Святой Януарий», несмотря на задержки с материалом, уже принимал вид что ни на есть боевого корабля. Взгляд Качалова упал на юнца, который сидел на досках под днищем старого фрегата, поставленного на стапель для разборки. Ладно скроенный, но несколько сутулый русоволосый парень аппетитно уплетал кусок пирога, рядом стоял маленький бочонок с квасом. Качалов вспомнил, что сегодня ничего толком не ел. Засосало под ложечкой.

– Приятно откушать, – произнес мастер.

– Спасибо, Потап Иванович, кваску не желаете? – бодро спросил юноша, и широкая добродушная улыбка пробежала по его простоватому лицу.

– Благодарствую, что же, кваску испить не помешает. Откуда знаешь меня? – спросил Качалов, не спеша присаживаясь, доски натужно прогнулись под его большим и грузным телом.

Проспект Адмиралтейства и около лежащих строений с частью Невской Перспективной дороги (1750-е гг.). Гравюра М. И. Махаева

– Да кто же вас на верфях не знает?

– Сам кто будешь?

– Касатонов я, зовут Александром. Вы погодите, я сейчас кружку принесу, – живо сказал парень и скрылся в недрах фрегата.

– Ты что же, здесь и живешь?

– Ага, а чего, крыша над головой есть, сена натаскал, хоромы барские, тишина, нет никого, с этого фрегата даже крысы ушли, в городе угол-то снять дорого, о комнате уж и не говорю.

– По какой надобности здесь?

– Послан с Кронштадта для инспекции ластовых судов на предмет починки или разборки оных, вернее, послан мастер Вест, а я при нем. Только он больше в трактире сидит, а я бегаю по судам, третий день тут уже, завтра два плашкоута[6] осмотрю и обратно.

– Ну и как посудины?

– Хлам, дай бог пару починить удастся, лишь бы до Кронштадта дошли.

– Это ты сам так определил?

– Конечно, да я уже три года как при сем деле. Сначала мастер Карчебников меня взял, а теперь вот Вест.

– Григорию Петровичу от меня поклон. Как он?

– Хворает после пожара, работать почти не может, вот меня к Весту этому и приставили.

– О мастере сем английском слышал, хороший мастер, только язва, говорят, большая.

– Угу. Все на тебя свалит, ежели все хорошо, то он сам впереди, а ежели нет, то тебя выставит. Но я не жалуюсь, многому у него научился. Только Вест к самой постройке не подпускает, так что я разборкой и починкой занимаюсь. Он по-русски все понимает, но когда сам начинает говорить, никто разобрать не может, а он все палкой своей растолковать норовит, даже пришлось английский подучить, а то больно дерется.

– Нет худа без добра, – философски сказал Качалов и начал набивать трубку. Потом смачно раскурил, явно наслаждаясь табаком.

– Что нынче Кронштадт? – после некоторой паузы спросил мастер.

– Пожгло, оно, конечно, изрядно, однако строится, споро строится, по генеральному плану. Говорят, архитектор Чевакинский сей план составлял. Так что будет лучше прежнего.