– Сие весьма примечательно, ваше императорское величество, я же со своей стороны подготовил кандидатуры числом двадцать пять.

– Давайте взглянем.

Екатерина прищурилась, потом, как бы стесняясь, приложила к глазам пенсне. Она прошлась по списку сразу, решительно вычеркивая некоторые фамилии, руководствуясь какими-то своими соображениями, о некоторых персонах советовалась с Чернышевым. В результате осталось девятнадцать человек.

Чернышев начал было сетовать на то, что он не сможет быстро подобрать еще одного достойного кандидата.

Портрет И. Г. Чернышева (1780 – 1790-ее гг.). Худ. Д. Г. Левицкий

Однако Екатерина, хитро улыбнувшись, сказала, что беспокоиться не о чем.

– Как это не о чем, ваше императорское величество? – недоуменно спросил Чернышев.

– Вот так, не о чем, – загадочно ответила Екатерина и позвонила в колокольчик.

Олсуфьев отложил перо, снял очки.

– Ну вот, и твой черед наступил, – со вздохом произнес он.

Плещеев немедленно вскочил, слегка побледнев.

– Так, ногами сильно не топать, не на плацу, не орать, потому как опять же не на плацу, при сем не робеть, отвечать спокойно, но твердо, – напутствовал юношу кабинет-секретарь.

– Так точно.

– Ну давай, раз так точно, – произнес Олсуфьев с ухмылкой и отворил дверь.

Чеканя шаг, гвардеец вошел в залу.

– Каптенармус ее величества лейб-гвардии Измайловского полка Плещеев по вашему приказанию явился, – громогласно отрапортовал он.

«Так точно, так точно, ни черта ты не понял», – проворчал Олсуфьев себе под нос, оставшись один, и снова принялся за бумаги.

– Вот и мой сюрприз, Иван Григорьевич, как он вам?

– Жидковат статью, да и возрастом невелик, – с сомнением ответил Чернышев.

– А вы погодите с выводами, граф, – с улыбкой сказала государыня.

– Сколько тебе лет? – лукаво спросила Екатерина на немецком.

– Шестнадцатый пошел, – ответил на немецком Плещеев.

– Давно служишь? – спросила она уже на английском.

– Без малого три года.

– В баталиях бывал? – спросил Чернышев.

– Так точно, с пруссаками.

– Страшно?

– Врать не буду, страшно, но срамиться нельзя.

– Верно, кто говорит, что не страшно, тот либо записной дурак, либо лгун первостатейный, – констатировал граф.

– Вы бы слышали, Иван Григорьевич, как сей юноша лихо торговался с иностранными купцами на их родных языках, – обратилась к графу Екатерина, переводя разговор в другое русло.

– Другими языками владеешь? – спросил Чернышев.

– Никак нет, нужды не было.

– А ежели будет?

– Я к языкам охочий, ваше сиятельство.

– Откуда такие способности? – поинтересовался граф.

– Ко мне в имении под Москвой, где семейство наше проживает, приставлен был шотландец, по виду настоящий пират, как он к нам попал, того я не ведаю, знаю, что явился он из Австрии, то ли он там в плену был, то ли по другой причине, сие мне тоже неизвестно. Говорил, что в Россию приехал на заработки, по морскому делу, но думаю, от преследований спасался. Так вот он меня языкам и обучил. Способности у меня проявились. Я еще шотландский немного знаю, только он ни разу не пригодился. Про моря он мне много рассказывал, про корабли.

– Как в полк попал?

– Папенька служили в сем полку, меня и записали с рождения.

– А я-то думаю, как ты с такой статью в гвардейцах оказался. К морской службе охоту имеешь? – продолжил расспросы граф.

– Ежели пошлют, отказываться не стану.

– А что же ты подношений от господ негоциантов не принял? – спросила Екатерина.

– Дурно пахнут сии подарки, ваше императорское величество. Сильно они дальнейшему делу мешать станут, как с них потом спрашивать?

– Вот бы у меня все чиновники таковыми были, – со смехом сказала Екатерина.