— Где ты с ним познакомилась? — повернулся ко мне обеспокоенный Питер.

— Он приходил в контору. А что?

— Так вот в чём дело! Его обработали в конторе! — Кузен обхватил голову руками, зарывшись пальцами в волосах.

— Что значит, обработали? Я даже не анкетировала его, только нарисовала. Правда, босс отобрал у него портрет, сказал, что бланки выносить нельзя. Парень расстроился из-за этого. Передашь?

Я сняла холст с мольберта и стала сворачивать в трубочку. Питер с нерешительным видом взял портрет и, буркнув что-то о спешных делах, направился к дверям. Я двинулась за ним, удивлённая поворотом нашего непринуждённого общения.

— Питер! Что случилось?

Кузен набросил плащ и, не глядя на меня, хмуро спросил:

— Ты так ничего и не поняла, Дина?

— Что я должна была понять?

— Твой босс — настоящий изверг. Он ломает людей, превращая их в сусликов.

— Каких ещё сусликов? — возмутилась я.

— Так мы называем между собой тех, кто побывал в конторе и потерял совесть.

У меня в груди разрастался ком возмущения и обиды, я даже стукнула спину выходящего из гостиной Питера кулачком.

— Зачем выдумываешь? Босс, если хочешь знать, вообще не говорит с клиентами, только пропуск подписывает!

— А ему и незачем говорить, — всё также хмуро отреагировал Питер, — он менталист. Тебя вон тоже обработал, а ты и не заметила.

Я схватилась за ткань плаща, удерживая брата.

— Меня нельзя обработать! Я сама менталист, если ты не знал.

— Знал. Да только не думал, что будешь использовать дар в угоду злодеям.

— Питер, — взмолилась я, — не сбегай! Объясни всё толком.

Он отрицательно покачал головой.

— Я и сам не посвящён, знаю кое-что со слов Паула. Тебе лучше его расспросить. Приходи завтра вечером в университетскую библиотеку. Он будет ждать в читальном зале.

Я машинально кивнула, выпуская плащ из пальцев, и, после того как дверь за братом закрылась, тяжело вздохнула. Не хотелось мне верить, что участвую в грязной игре, вместе с тем искренний тон кузена не оставлял сомнений: вляпалась я по уши.

***

Весь следующий день я нервничала в ожидании вечера. Клиентов — двух угрюмых работяг с ткацкой фабрики — мы отпустили ещё в полдень. Я взялась их рисовать, но бросила это занятие, сломав четыре грифеля. Вчерашний разговор с Питером не шёл из головы. Меня разрывали взаимоисключающие желания. С одной стороны, хотелось поскорее выяснить, в чём Паул обвиняет Сияющего. С другой — не хотелось, чтобы эти обвинения оказались серьёзными.

Как всё было хорошо до приезда кузена! Я потихоньку втянулась в рабочий ритм, получила возможность знакомиться с удивительными персонажами, пополняя полезные художнику впечатления, без труда выкраивала время для творчества, успевала отдохнуть, отвлечься, а главное — надеялась вскоре покинуть столицу и отправиться домой. Новый ракурс менял восприятие моей деятельности. Как сказал Питер? Я ничего не понимаю и против своего желания причастна к злодейству. Это весьма неприятно.

Скомкав неудавшиеся рисунки, я выбросила их в корзину и вышла из-за стола. Это какое-то испытание: вот так сидеть и ждать вечера. Особенно, если ты уверен, что этот вечер перевернёт мир, изменит восприятие происходящего, не позволит жить как прежде.

А что если упрёки надуманы? Почему я должна полагаться на мнение не брата даже, а его дружка?

С твёрдой уверенностью, что для начала надо выслушать объяснения Идиана, а уже потом отправляться к его обвинителям, я подошла к дверям в кабинет босса и постучала. Громко, даже требовательно. Не удивилась раздавшемуся:

— Входите, Дианита. — Герцог, уже в куртке, с кожаным шлемом и перчатками в руках, стоял у противоположного выхода. Он посмотрел на меня. — Я должен отлучиться. Барон знает. Вы тоже можете идти домой, — улыбнулся одними уголками губ, — рисовать.