С появлением в моей жизни Колина всё остальное отошло на второй план. В апреле я сильно расслабилась и занималась только обучением мальчика. Радовалась тому, что король почти забыл дорогу в мои покои, хотя большой радости, по уму, в этом не было. Не приходил – значит не вспоминал. Не вспоминал – значит не интересовался, а последнее ничего хорошего не сулило. Я, и без того, была на волосок от участи королевы Элизабет.

И всё же герцогиню Эмберс я старалась избегать всеми правдами и неправдами. Кроме перстней на всех пальцах, она имела ещё одну занимательную особенность. Везде и всегда носила с собой трость: тяжёлую и безумно дорогую, на которую опиралась при ходьбе. Благодаря этой трости о приближении герцогини было известно заранее, и я, услышав тяжёлый стук, тут же спешила удрать в церковь либо укрыться в каком-нибудь тёмном уголке замка. Временами, правда, сбежать не удавалось, и тогда при встрече мы обменивались ничего не значащими приветствиями и многозначительными взглядами. На прогулку и в свою гостиную я её больше не приглашала, а сама жена главного советника не напрашивалась и только улыбалась и постоянно кланялась. От одного её вида у меня теперь бежали мурашки. Какая уж там столовая для бедных?! Не вляпаться бы снова во что-нибудь этакое, потому как я и спустя три недели не разобралась, какой именно характер носили слова герцогини относительно Бриджет. Совет, предупреждение или провокацию? А что, если это была проверка, причём устроенная королём, леди Хэмптон или её дядей? Я не знала, что делать, а поэтому старалась вести себя как обычно. Гуляла по саду, болтала с фрейлинами, писала письма, вышивала и посещала церковь. Евангелие стало моей настольной книгой, и я демонстрировала его всякому, кто заходил, когда я занималась с Колином. К счастью, он и без меня немало знал о Христе, благодаря ревностной матери-католичке.

С невозможностью вернуться домой я так и не смирилась и мириться, в общем-то, не собиралась. Раз в две недели я отправляла с Розой записки для Абигейл. Та, как и обещала, сплела для меня амулет – кожаный браслет с деревянной фигуркой волка. Каким образом он должен был помочь, я не представляла, но носила его, не снимая, и постоянно прятала под длинными рукавами сорочек и платьев.

Против Бриджет я, естественно, ничего не предпринимала, но после разговора с герцогиней при каждой встрече всегда смотрела ей прямо в глаза. Выглядела она теперь отвратительно. Ребёнок словно высасывал из неё все силы. Живот с каждым днём становился всё больше, а лицо и тело напротив таяли, как свеча. Кожа стала бледной и почти прозрачной, на висках и на руках выступили синие жилы, под глазами образовались мешки, королевская осанка исчезла, будто её никогда и не было. Бриджет теперь ходила крючком и постоянно держалась за живот, сжимая зубы, словно от дикой боли.

Рвало её почти круглосуточно. Наружу выходило всё, чтобы она не поела. Порой даже в коридорах. Меня это настораживало. По моим подсчётам Бриджет была на шестом месяце, а на таких сроках токсикоз – достаточно редкое явление. Она, конечно, об этом знать не могла, но доктора к себе не подпускала. По словам Розы (иногда мне казалось, что у этой девчонки повсюду были свои каналы) Бриджет буквально на днях поругалась с дворцовым лекарем из-за того, что тот сказал, будто не слышит сердцебиения плода. Она обозвала его старым дураком и пригрозила заточением, если тот хоть слово скажет королю или кому-либо ещё. Слышала это одна из девушек, прибирающих комнату за стенкой, и за плату пересказала разговор Розе. Я на эти сплетни большой надежды не питала, но на всякий случай решила принять их к сведению и понаблюдать дальше: а уж не замер ли ребёнок?