Ведя меня только по определённой половине дворца, хассор Гафур ловко открывал все двери, взглядом отвечал на немые вопросы странных людей, которые попадались нам довольно часто. 

Женская часть дворца напоминала живую клумбу, потому что здесь было очень много цветов. Они одуряюще сладко пахли и вправду дурманили голову. Когда хассор довёл меня до небольшой комнаты, двери которой были обиты железом, я шла как пьяная, едва пошатываясь.

Мужчина открыл двери и пропустил меня вперёд. Затем огляделся и тихо добавил:

— Хаше Кириам, вот ваша новая подопечная.

Я была готова увидеть какую угодно женщину, но только не такую. Пожилая, даже не так, древняя. Из неё разве что только песок не сыпался. Скрюченная, почти беззубая. Даже хассор Гафур выглядел добрым молодцом на фоне этой бабули. И тут у меня в голове не сошлось два и два… Если это бывшая жена нага, то сколько ему лет?

Седовласый старец постепенно в моём сознании превращался в мумию. Очень и очень дряхлую. 

Увидев моё выражение лица, женщина склонила голову и въедливо прошамкала скрипучим голосом:

— Что тебе тут не нравится, безродная?

— Ничего… — ответила и привычно потупила взгляд. — Просто… какой этот великий наг?

— Он тот, кого забыть невозможно. Ты это поймёшь, когда повстречаешь его. Когда-то я была его шестой женой… И до меня была другая хаше, которая из тебя бы всю дурь гнутой палкой бы выбила! А теперь иди за мной, некогда пререкаться и разговаривать. Из тебя человека нужно сделать…

Другая хаше? Господи, куда я угодила?

С непривычки было сложно разобраться, кто кому и кем приходится, но потом я выучила, что хассор и хасса — налоги наших сэров и леди. Так обращаются только к благородным людям. Хаше — что-то вроде главы гарема, та главная хасса, которая блюдёт жён и наложниц, последних было не мало. Были просто служанки, а были женщины, помеченные знаком змея — змея в этом мире выглядит также, как и в нашем. Да и те, у кого на руках красовались золотистые отметины, были одеты гораздо богаче, но хаше они боялись, как огня. Дряхлая старуха держала всех в узде. Я же решила, что пока не стоит ссориться с этой женщиной, хотя моя персона её раздражала любым проявлением.

— Что это за лицо? А глаза? Почему они цвета тухлой воды? А волосы? Пакля! И фигура… Видит великий Олам, я просто делаю свою работу… И да простит меня хассор Р’Хшаас, что в жены ему досталась такая… никчёмная женщина!

Я терпела всё это молча. Я так поняла, что от свекрови меня бог сберёг, но вместо неё выдал эту склочную особу, которая до сих пор любила своего мужа, пусть и бывшего, наверное, даже с ума сходила. Поэтому ну я никоим образом не вписывалась в её эталоны.

— Я…

— Молчи! — крючковатый палец застыл у меня перед носом. — Тысячу таких как ты я застала, будучи женой, а сколько было после — не считала. Вы песчинки, которые исчезают из жизни великого Р’Хшааса слишком быстро. Он не помнит вас, не запоминаю и я. Только это утешает меня, что видеть твоё тщедушное и некрасивое тело я буду всего неделю.

Обрадовала…

Брюзжа и изрыгая ругательства, старуха распаковывала вещи, что дал Мегди. Подносила их ко мне, приглядывалась и пыталась понять, можно на меня это надеть. В итоге стала срывать злость на прислужниц, заставив и тех попотеть. Меня же потеть отправили в другую часть комнаты, которая была очень скромной и можно даже сказать пустой.

Тут начался очередной круг ада, потому что тряпьё с меня сняли, и я стала получать, как говорится, всё, что мне причитается. Я была всем плоха. Плечи слишком широкие, а бёдра узкие, грудь вызывающая и не такая мягкая, какая должна быть. Про мой зад я и вовсе услышала такие слова, что невольно покраснела: за всю свою жизнь таких ругательств не слышала. Но отборная брань доставалась хассору Гафуру, который этого безобразия и слышать не мог. Хромоногий кастрированный ишак — это почти благодарственная песнь.