— Сколько ей лет? — твердо задаю вопрос, но ответа не получаю. — Это вполне простой интерес и не из области квантовой физики или механики!

Вера опускает голову, на что ее дочь, не понимающая всю глубину материнских переживаний, оборачивается ко мне, улыбается и тоже вытягивает ладошку, растопырив все пальцы:

— Мне столько.

— Пять?

— Да, — кивает. — Целых пять!

Мне кажется, что стены в лавке задрожали, хотя землетрясений не обещали, да и не было их у нас в городе никогда. Вглядываюсь в лицо девочки, как в темную воду. Остальные краски на ее фоне меркнут, кроме образа Веры.

Мой гипноз неожиданно прерывается, а поволока с глаз падает, как занавес, когда раздается еще один чертов дверной хлопок — к нам вваливается высокий мужчина… бороздящий макушкой стратосферу. Это сарказм, от которого я не могу удержаться!

Перекаченный в тренажерном зале блондин, протеиновый монстр с мускулистыми руками, обтянутыми спортивной футболкой. Они настолько большие, что не прилегают плотно к телу. Мельком кивнув мне, блондин тут же обращается к Вере:

— Я устал вас ждать. Все в порядке?

— Да…

Вера торопливо встает, подбирая края длинной цветастой юбки. В глаза мне не смотрит, прячет их под ресницами. А у меня в душе возникает гадливое чувство и нестерпимая потребность сделать кому-нибудь плохо. Теперь ясно, в кого внешностью могла пойти девочка — в блондина, к которому я испытываю необоснованную неприязнь.

Это даже к лучшему — я все равно не люблю детей, никогда не хотел и не умилялся ими, в отличие от Веры.

— У меня, конечно, не посудная лавка, но советую быть аккуратней, — предупреждаю здоровяка. — Разгромите что-нибудь — потом не расплатитесь.

— Угу, — хмуро рычит он.

Сгребает своей ручищей Веру, подает свободную руку девочке, но та не берет предложенную ладонь. Обегает взрослых, толкает дверь и выпрыгивает на улицу.

Вскоре я остаюсь один. Достаточно на сегодня непрошенных визитеров, толку от них никакого, лишь настроение портят, а у меня его и так нет.

Где-то на стендах по левую сторону у меня была нитка с медными колокольчиками… Вешаю ее на дверное крепление, чтобы точно никого не пропустить, даже самого маленького посетителя, вроде Снежи. А когда разворачиваюсь от двери, надеясь сполна насладиться своим затянувшимся на годы одиночеством, замечаю на полу рыжего кота, оставленного девочкой.

— Выметайся, тебе здесь не рады! — открываю дверь.

Жду тридцать секунд, но грязная животина продолжает трястись на месте и жалобно мяукать. Поднимаю ненужного кота и вместе с ним выхожу на крыльцо.

Веры и ее компании уже нет. Зато небо затягивает серыми грозовыми тучами, скрывающими от горожан солнечные лучи. Скоро начнется буря, проливной дождь. Хоть что-то за сегодня приятное — ненавижу солнце. Пытаюсь вышвырнуть кота, но он вцепляется когтями в мой черный пиджак. Опять тяну, обхватив щуплое тельце. Кот ни в какую не отпускает меня. Если я дерну чуть сильнее — точно сломаю ему ребра.

Теперь придется выкинуть брендовую одежду — бестолковое существо оставит на ткани зацепки. Повержено опустив руки по швам, мысленно проклинаю этот день. Лучше бы вообще не просыпался. Возвращаюсь в лавку, щурясь от нового и раздражающего звона колокольчиков. У меня на груди по-прежнему висит грязный бродяга — как медаль за непонятно какие заслуги.

Лишь когда оказываюсь за прилавком, кот расслабляет лапки и позволяет посадить его на твердую поверхность.

— Осуждаешь меня за бессердечие, да? — принимаю кота за собеседника. — Голодный иждивенец, — тяжело выдохнув, смотрю на животное, а оно на меня. — Кажется, где-то я приберег пакетированные сливки.