Свита двигается следом, запечатлев на камеру мои владения.

В голосе мэра нет и тени надменности. Он прекрасно осведомлен, насколько я непростой человек, а все, что происходит сейчас — искусный фарс. Мы отыгрываем заранее оговоренный сценарий.

Съемки даются мне крайне сложно, я то и дело поглядываю на замершую девочку. Она на совесть старается, иногда, кажется, что даже не дышит.

Кот тоже молчит, наверное, от бессилия — не думаю, что шерстяному бродяге хотелось бы иметь хозяином меня. Пару раз поскребся по крышке шкатулки, но этого никто не заметил.

Спустя полчаса съемки заканчиваются, провожаю делегацию.

Выглядывая из окна, дожидаюсь, пока все уедут, и лишь тогда даю голосовую отмашку девочке:

— Можете выбираться.

Та, поёрзав, осторожно снимает абажур с головы и кладет его на стол. Ее мягкие волосы наэлектризовались из-за трения с абажуром и распушились, как одуванчик. Потом девочка пытается свернуть ровной стопочкой скатерть, но еще не умеет этого делать.

— Оставьте, — говорю и вынимаю котенка из шкатулки, — а теперь любезно прошу вас, проваливайте из моей лавки и больше не возвращайтесь, — буквально всучиваю ей в руки кота.

— Но вы же забрать его обещали! — негодующе восклицает обманутое дитя.

— А мне не стоит верить на слово, да и сделку на бумаге мы с вами не заключали, — невозмутимо опрыскиваю ладони антисептиком. — Я плохой человек. Поэтому меня никто не любит.

Девочка опять опускает котенка на пол.

А в следующее мгновенье дверь в лавку неожиданно открывается снова, и я резко бросаю взгляд. Обомлев, наблюдаю, как внутрь крадется моя бывшая… договорная невеста, любовница, женщина, на которую я не мог насмотреться, но давно переболел ею. Она была для меня всем и никем равноценно. Полгода длился наш роман, а потом мы плохо расстались и не виделись долгие шесть лет.

— Раф?.. — дрожаще произносит мое имя. — Прости, ты не видел случайно…

Следующая волна шока захлестывает меня с удвоенной силой, когда девочка звонко кричит:

— Мама!

Вера вздрагивает и с явным облегчением выдыхает. Женщину покачивает от стресса, перенесенного, скорее всего, из-за потери девочки. Эту логическую цепочку я составляю быстро, только не могу и слова сказать.

— Снежа, доченька, как же ты меня напугала! — присаживается Вера.

Девочка срывается и бежит к ней:

— Я тебе звонила! Я знала, что ты меня слышишь!

Вера с годами стала только прелестнее. Раньше она по минимуму пользовалась косметикой и не красила волосы, сейчас ее блестящие каштановые локоны на полтона насыщеннее и слегка выгоревшие на концах. Я крайне внимательный к деталям, подмечаю нужное и храню в памяти на всякий случай.

Но каким цветом были и есть волосы бывшей — информация совершенно никчемная, и я не понимаю, для чего держу в голове воспоминания о внешности Веры до сих пор.

Стою поодаль и наблюдаю за проникновенными объятиями мамы и дочери после воссоединения.

Надо бы приличия ради поздороваться с Верой, однако, набрав воздуха в легкие, вместо дружественных слов внезапно укоряю женщину:

— Почему ребенок слоняется по городу без взрослых? Что за безалаберность? — прошиваю каждую ноту в голосе негодованием, отчасти даже искренним.

— Мы сидели в кафе на соседней улице, — растерянно оправдывается, — Снежана резвилась в игровой комнате и пропала. Никогда прежде она так себя не вела, наверное, повлиял прилет в этот город. Дочь здесь впервые…

Я снова сравниваю бледность кожи моей и девочки. Неужели?.. Но Вера же не могла иметь детей — это было железно доказано местным консилиумом врачей. Хотя…