Заспанный лейтенант сидел на кресле, лениво убаюкивал себя медленным покачиванием. Фуражка его была сдвинута на лицо, чтобы заглушить всхрапывание.

— Доброе утро, — я аккуратно прислонила к стеклу удостоверение.

— Чёрт! — дежурный подпрыгнул от неожиданности, еле поймав фуражку.

— Не чёрт, а адвокат.

— Вы, Курочкина, похлеще чёрта, — парень прошелся по тооооненькой грани хамства, но вовремя осёкся. — Что у вас опять?

— Сидоров доставлен к вам этой ночью, — я с силой прикусила кончик языка, чтобы не сорваться на парнишке. И, наверное, так бы и сделала, если б не дикое желание поскорее закончить с этим делом и исчезнуть отсюда. — Я за ним.

— Думаете, это так просто? Он чуть Монина кирпичом не пришиб, вообще-то. Десять швов наложили, — лейтенант встал и начал незаметно разминаться, косясь на электронное табло часов. — Всё, моя смена заканчивается.

— А Монин здесь?

— Нет, его отпустили домой.

— Хорошо, — я готова была зарычать и впрыгнуть в окошко дежурной кабинки, рискуя застрять задницей, лишь бы заставить этого «зеленого» представителя закона прекратить ёрничать. — С кем можно поговорить?

— Начальство придет через час…

— Сейчас с кем я могу поговорить? — терпение моё дало трещину, как и деревянная полка с бланками около окошка, когда каблук моей лодочки вонзился прямо в центр. Юнец застыл, потом сел, а подумав мгновение, снова встал.

— Алексей Генеральчик на месте ещё, они вместе были, — лейтенант записал данные в журнал и отжал турникет, пропуская меня. — Кабинет шестьдесят девять…

— Матерь Божья, — застонала я, на ходу надевая туфли.

Пока шла, зачем-то считала ступени, пыталась успокоить сердце, но оно, как назло, ухало взбудораженным филином. Прижалась к холодной стене лбом, на случай, если начнётся сердечный приступ.

Люсенька, ну ты чего? Что случилось? Ну не страх же это.

— Тогда что? Что, маму вашу, это такое???? — прижала ладонь к груди, испугавшись вибрации. Сердце, как заведенное, с какой-то истеричной силой ударялось о рёбра, выдавливало воздух из лёгких, словно тесно ему было. Еле успела выставить руку, чтобы не рухнуть на пол.

— Соберись! Соберись, девочка…

После трех глубоких вдохов паника будто стала стихать, я даже вновь обрела четкость зрения, а ноги перестали гудеть.

Оборачивалась, как воришка. Смотрела на длинные коридоры, усеянные типовыми дверями, и дышала… Дышала, будто могу лишиться этой привилегии в любую минуту.

Я с ума схожу!

На плечи будто плита бетонная рухнула. Перед глазами калейдоскопом заскакали кадры последних дней, а взгляд застилали непрошеные слезы. Тело было чужим, ватным, бесчувственным. Я даже косилась на лестницу, думая сбежать. Как трусиха. Наплевать!

Но не могу я бросить Ваньку. Не могу…

Стукнула в дверь ради приличия и сунула голову в до боли знакомый кабинет.

— Алексей, доброе утро, — я в привычной для себя манере растянулась в улыбке и взмахнула ресницами, прежде чем войти. — Надеюсь, что вы рады видеть меня.

— Людмила Аркадьевна, — мужчина замер, будто привидение увидел. Взгляд его стал метаться от открытого окна к дверному проёму, очевидно, решаясь, то ли выпрыгнуть, то ли вынести меня вместе с полотном.

— Ну, нет, Алексей, — страх, тревога и волнение вмиг растворились. Вот каждый раз! Каждый грёбаный раз, когда натыкаюсь на орущий взгляд, что-то типа: «Баба за рулем! Тебе в «плейбое» с такими буферами сниматься, а не прокуроров бумажками заваливать. Рабочий «тазик»… Да миллион… Миллион шуток, подколок и вот такой вот едкий и снисходительный взгляд. Все это триггером было, спусковым курком, после чего уже меня было не остановить.