— Рядовой уездной полиции Антонов! — бодро, вытянувшись по струнке, отдавая честь, отрекомендовался тот. — К вашем услугам, ваше благородие! Изволите сразу пройти в дом аль осмотритесь сперва?

— На первом осмотре места происшествия вы лично присутствовали, рядовой? — вместо ответа хмуро поинтересовался Кошкин.

— Совершенно верно, ваше благородие! Станового пристава Кузьмина от и до сопровождал!

— И при допросах-задержаниях присутствовали?

— Не при всех, ваше благородие… — чуть робея, доложил тот, — однако ж садовника-чухонца задерживал лично! За что имел честь получить благодарность от господина станового пристава!

Опустить руку от фуражки без разрешения он, разумеется, не посмел, даже скосить взгляд на новое начальство не посмел. Кошкин кивнул сам:

— Вольно, рядовой.

Следовало бы осмотреться в саду: по всему было ясно, что ударили в первый раз Аллу Соболеву именно снаружи, а не внутри. Может, здесь и улики какие-либо получилось бы сыскать… Однако, оглядевшись, увидев разбитые дорожки, поломанные кусты да ветки, Кошкин приуныл. Если и были здесь следы, то бравая команда господина станового пристава вытоптала все подчистую. Даст Бог, хоть в протоколах перед тем успели все описать.

А впрочем, папка с документами, описями, протоколами и фотокарточками была совсем тонкой. Кошкин уже успел ее изучить, и о розовом саде в нем упомянули буквально парой слов.

— Протокол осмотра становой пристав сам заполнял или вам поручил? — спросил Кошкин, покуда Антонов услужливо открывал перед ними с Воробьевым калитку.

Кошкин прошел, а Воробьев задержался, начав расчехлять свой фотографический аппарат да прилаживать к нему треногу — видимо, заметил что-то. Кошкин лишь порадовался той инициативе.

— Господин становой пристав своих секретарей привез — они заполняли, ваше благородие. Я лишь сопровождал и рассказывал, что да как. Кухарку барыневу вот потом к нему привел для допросу.

— С Соболевой или родственниками ее приходилось прежде разговаривать? Бывали здесь?

— Нет, ваше благородие. Тихая старушка была, ни звуку. И не жаловалась ни разу. Садок-то заметный у ней, издали видать — вся округа любовалась цветочками, да и я, кажись, пару раз мимо проезжал. А вовнутрь зайти вот только теперь довелось.

Сад и сейчас, что называется, сохранил следы былой красоты, даже несмотря на сентябрь на календаре. Роз, о которых говорила Александра Соболева, разумеется, уже не было — лишь высохшие да почерневшие стебли с шипами торчали кое-где. Все же больше четырех месяцев прошло с тех пор, как за кустами кто-то ухаживал. Но и их остатки, высаженные когда-то рядком, с большой аккуратностью, подсказывали, что сад был хорош.

От дороги сад отделяла высокая изгородь, тоже некогда регулярно подстригаемая, дальше сам сад, вдалеке хозяйственные постройки, деревянные и покосившиеся, а посреди небольшой каменный дом с облупившейся краской на стенах и выцветшей красной черепицей. Основательный и добротный когда-то в прошлом и оттого сохранившийся до сих пор — как и все здесь.

— Так кухарка Соболевых что же, была здесь, когда все произошло? — спросил Кошкин, размеренно шагая к дому и надеясь сам понять, где именно напали на хозяйку.

— Когда произошло — нет, ваше благородие. Выходной у ней был, так говорит. А возвернулась когда, спустя два дня, тело-то и нашла. Вон там, в садовницкой.

Антонов указал на небольшую каменную пристройку к дому. Вход в нее был совсем низкий, и вниз же уводила лестница; вероятно, садовницкая находилась в полуподвале.

— Так тело нашла кухарка?