— Нравится? — спросила Елена, наблюдая, как Саша долго и пристально рассматривает себя в зеркале.

— Очень!.. У тебя золотые руки, Еленочка!

Та улыбнулась. Постояла позади Саши еще немного и вполне серьезно спросила:

— Помочь тебе расплести?

— Нет… позже… Еще немного так оставлю. Я сама расплету, как лягу. Спокойной ночи, Еленочка.

— Спокойной ночи, — усмехнулась та. Прищурилась: — Когда-нибудь я уговорю тебя причесаться по-моему с утра, а не на полчаса перед сном!

Саша не стала спорить. Когда-нибудь — все возможно. Жизнь и правда большая.

6. Глава 5. Кошкин

Осень стояла сухая и теплая — всю неделю, что редкость для Санкт-Петербурга, можно сказать, аномалия. Но полицейский экипаж мчался по накатанной дороге скоро, не увязая в грязи, да не продуваемый всеми ветрами. Все Кошкину благоволило, даже удивительно. И людей себе в помощь удалось сыскать сразу — толковых специалистов.

Кирилл Андреевич Воробьев был тридцати четырех лет, чуть моложе Кошкина; прекрасно обращался с фотографическим аппаратом, служил на Фонтанке уже третий год и учился когда-то в университете на физической кафедре. Его работу по трасологии, науке о следах, Кошкин прочел нынешним летом и еще тогда подумал, что неплохо было бы задействовать сего автора в чем-то посерьезней краж в продовольственных лавках. Был Воробьев высоким, худощавым, словно нарочно суженным да вытянутым, и носил очки. Настоящие, а не как Кошкин, для солидности.

Но просьбу Кошкина (вовсе не прямого своего руководителя) поехать в Новую деревню, что на Черной речке, касаемо старого и вроде бы раскрытого дела об убийстве вдовы Соболевой, Воробьев откликнулся без лишнего подхалимажного энтузиазма. Но откликнулся, задав ряд весьма уместных вопросов. Был деловит, собран и, пока тряслись в экипаже, в разговор вовсе не вступал — за что получил от Кошкина дополнительный балл.

Возможно, Воробьев помалкивал оттого, что по Департаменту полиции о Кошкине ходила молва как о человеке нелюдимом, странном и непонятном — после того, как ослушался самого Шувалова, угодил за то в ссылку, а после вернулся на прежнюю должность, как ни в чем не бывало. Должно быть, поэтому сближаться с Кошкиным никто не торопился.

Дача вдовы Аллы Соболевой стояла в самом начале главной улицы Новой деревни. Место это было малообитаемое, давно заброшенное — одно название, что новое. Кошкин знал, что пик популярности Новой деревни пришелся еще на пушкинские времена, когда знаменитый поэт проводил веселые вечера в компании друзей. В конце сороковых некто Излер, известный в прошлом делец, основал здесь заведение Искусственных минеральных вод, прозванное в народе Минерашками. Петербуржцы Минерашки полюбили, особенно полюбила определенная его прослойка, проводя здесь едва ли не каждый вечер и занимаясь на Минерашках чем угодно, только не поправкой собственного здоровья. Веселые вечера, музыка, фейерверки, рестораны, цыгане, акробаты, фокусники — все здесь было. Однако с конца шестидесятых Минерашки стали приходить в упадок, а после и вовсе погибли в огне пожара. Пришла в запустение и Новая деревня, потому как дачники с открытием Финляндской железной дороги облюбовали новые места.

Но Алла Соболева, очевидно, за модой не гналась.

* * *

На месте, едва остановились, Кошкину навстречу подскочил паренек в полицейской летней форме, с потрепанной кобурой на поясе и, как положено, с шашкою на боку. Рукоять той шашки была начищена до зеркального блеска и, по всему видно, являлась предметом гордости. Кобура же, скорее всего, болталась пустой: револьверами и городовых стражников далеко не всех снабжали, а уж уездных тем более.