Во время застолья, ублажая хозяина, шут-мичман изображал и поносил Волынского и его семейство в самых гнусных видах и выражениях, которые вскоре дошли до губернатора через доброжелателей. Волынский таких шуток не терпел. Он обратился к Матюшкину с требованием сатисфакции, но мичман остался без наказания, а генерал примирительно отвечал губернатору нечто в том роде, что на дураков де не обижаются.

Люди, плохо знавшие Волынского, решили, что на этом дело и кончено. Но через некоторое время мичман Мещерский был вызван к губернатору для передачи каких-то продовольственных квитанций и, ничего не подозревая, явился в дом Волынского. Во дворе беспечного гуслиста схватили, притащили в хоромы и усадили на кобылу – деревянное сооружение в виде лошади о четырех ножках для пыток и позорных наказаний. Посадив рядом с мичманом своего собственного домашнего шута, Волынский приказал привязать обоим к ногам по пудовой гире, а затем еще и по собаке – задними лапами к каждой ноге.

В таком ругательном мучении остроумный мичман находился около двух часов, пока губернатор занимался делами в присутствии. Когда же настало обеденное время и Волынский вернулся домой, полуживого Мещерского развязали, сняли с кобылы и усадили за стол. Здесь его заставили выпить залпом большую пивную кружку водки, которую тогда называли горячим вином, но от перенесенного шока мичман пить не мог и поперхнулся.

За такое неучтивство Мещерского стали со всех сторон осыпать пощечинами, которых несчастному удалось удивительным образом насчитать… тридцать пять. Затем ему вымазали лицо сажей, вывернули наизнанку кафтан и бросили в таком виде в холодную избу, где держали под караулом до утра.

Утром же снова привели в хоромы, снова били и мучали такими позорными способами, которые мичман даже не решился изобразить в своей жалобе, и, наконец, посадили голым задом на лед, посыпанный крупной солью.

Не говоря уже о граде пощечин и едком соленом льде, сидение на остром впивающемся хребте кобылы с двумя пудами чугуна на ногах в течение двух часов – страшное мучение. Как благородный человек и офицер флота Мещерский, вернувшись домой, тут же подал жалобу на губернатора по всем правилам. Эта жалоба с подробнейшим описанием ругательных мучений благополучно пошла по инстанциям, начиная с канцелярии командующего до военного ведомства в Петербурге, и, наверное, рассматривалась где-нибудь до сих пор, после того, как власть в России успела уже смениться несколько раз, а Волынский превратился из опального губернатора во всемогущего министра.

Генерал Матюшкин отнесся к надругательству над своим протеже так же философски, как и к издевкам шута на счет Волынского. Он и не подумал заступаться за мичмана. Когда же полицейский чиновник, обязанный дать формальный ответ на жалобу, явился к губернатору для объяснений, Волынский отвечал, что не видит своей вины, поелику речь идет не о благородном человеке и офицере, а о «…подлинном дураке и пьянице, который не только не достоин быть мичманом, ни в квартирмейстерах не годится, и никакого дела придать ему невозможно».

Этот случай был исключительным по форме, но далеко не единственным. А ведь Мещерский, в отличие от Родионова, был потомком древнейшего княжеского рода, идущего от Рюрика.

К счастью для Родионова, слона ему гнать не пришлось. Весь его груз состоял из пачки служебных писем, которые он вез на груди, в специальной кожаной сумке с потайным замком, да небольшого опечатанного ящика, поместившегося в чемодан.

Всю дорогу туда и обратно добрый и еще не огрубевший от службы Родионов не без тревоги думал о том, что он будет делать, когда, по обыкновению, его проезд будут замедлять, не выдавая ему лошадей или не пуская его вне очереди, как положено по инструкции министра. Должен ли он угрожать смотрителю или даже бить его по лицу, как делают матерые