– Его высокопревосходительство в своей горячести решил нанести ответный удар. Он составил оправдательную записку государыне, в коей разобрал и опроверг все свои вины, выставив плутни жалобщиков, да к тому же направил ее так, чтобы она с удвоенной силой отскочила в того, кто это затеял. К записке прилагается экскузация или дополнение под названием, что-то вроде: «Записка о притворствах и вымыслах, при дворе государей бывающих». В ней читатель, хоть сколько-нибудь знакомый с конъюнктурами нынешнего двора, без труда узнает графа Остермана и все его подлые стратагемы противу честных деятелей.

– Так вот в чем опасность! – воскликнул Родионов.

– И если бы только в этом! – отвечал его брат.

До тех пор, пока два крокодила барахтались в пруду своего министерства, изводя друг друга, укротитель наблюдал за их возней с удовольствием. Когда же более молодой и сильный зверь загнал старого в тину, то он стал бросаться на самого укротителя. И уже здесь вода забурлила так, что скоро полетят во все стороны оторванные члены и озеро окрасится кровью.

– Это, про крокодилов, из Липсия? – не утерпел Родионов.

– Нет, это мое, – отвечал Иван, зардевшись.

Артемий Петрович не жаловал пьяниц и не терпел пьянства на службе, но сегодня братьям Родионовым предстояло скакать на свежем воздухе, на отдалении от его чутких ноздрей, и они позволили себе по большой глиняной кружке густого немецкого пива, которое, кажется, нигде так замечательно не варили, как в этом кабачке.

Они приятно захмелели и расшалились на обратном пути и даже, как в детстве, вступили в шуточную борьбу на одной из полянок парка, однако, подходя к площади перед дворцом, мигом отрезвели и перешли на бег. Вернувшись с аудиенции раньше времени, Волынский уже сидел в карете, насупившись, а слуги хлопотали вокруг, готовясь к отправлению.

– Купались? – справился он мрачно.

– Никак нет, гуляли, – отвечал старший брат за обоих.

– Глядите мне! Прапорщик, садись со мной.

Забираясь в двухместный «полуберлин» рядом с министром, Родионов старательно задерживал дыхание, и именно поэтому был разоблачен.

– Еще раз выпьешь на службе, получишь по башке вот этим, – пообещал Волынский внушительно, поднося к носу прапорщика свою трость с набалдашником из слоновой кости.

– Так точно, то есть, никак нет, – пробормотал Родионов, вжимаясь в стену кареты.

Щелкнул бич, и экипаж тронулся.

Волынский хранил молчание так долго, что Родионов начал уже недоумевать: для чего его пригласили. Наконец, министр произнес:

– Я подал свою записку государыне, и знаешь, что от нее услышал? Она сказала: как ты смеешь обращаться ко мне, как к малых лет государю! Ты, наверное, начитался Макиавелей, так я тебя отучу от этих продерзостей!

Мало, что не кинула мне запиской в лицо!

Впервые Волынский обращался к прапорщику, как к себе подобному, делясь с ним своими мыслями, и Родионов весь обратился в слух.