Барышни Волынские при чужих не смели обвивать отца, как обычно, но Петя подошел к Артемию Петровичу и уткнулся головой в его грудь. Волынский поцеловал сына в макушку и сказал:

– Слышал, Петруша? Ты еще будешь гордиться своим отцом.

– Я и то горжусь, батюшка, – отвечал Петя застенчиво, в грудь отца.

Гости стали рассматривать почти законченную картину, удивляясь тому, что русский живописец мастерством не уступал иностранным.

– Здесь, я полагаю, будет изображен герб? – указал Еропкин на незакрашенное место над «педесталом».

– Я как раз хотел справиться насчет этого у его высокопревосходительства, – отвечал Теплов. – Снизу будет герб князей Волынских в виде белого креста на алом щите. Верно ли я понял, что над ним будет еще один герб – ездец с копьем, попирающий дракона?

– Это герб Великого княжества Московского? – уточнил Петя.

Его отец кивнул и задумался.

– А что нам ездец? – произнес он, как бы обращаясь к самому себе. – Мы живем не в московском княжестве, а в империи Российской. Василий, принеси господину студенту куверт с печатью ее императорского величества. Печать вырежь и дай для образца, чтобы герб был изображен во всей точности.

– Слушаю, – отвечал Кубанец с низким поклоном.

Работа над фигурами была завершена. Гости пили кофей, и Анна, переодевшись в пышную голубую робу, спустилась проводить Родионова.

Стоя рядом с Анной целые часы на расстоянии вытянутой руки, Родионов, как ни странно, не имел возможности как следует с ней переговорить. К тому же, он не смел обращаться с нею так же вольно, как с младшими девочками Волынскими. Не раз он воображал себе такую обстановку, в которой это могло бы произойти, чтобы выяснить отношение Анны к этому красноречивому учителю Иоганну-Теофилю, с которым она так часто оставалась наедине и разговаривала гораздо охотнее и веселее, чем с Родионовым.

Когда же возможность такой рекогносцировки наконец предоставилась, и они остались тет-а-тет, он смог только вымолвить:

– Вы читали «Телемака»?

– Это французский роман Фенелона, – отвечала Анна.

– Сплошная любовь?

– Скорее – философия. Да ну его, этого Телемака! У меня для вас есть подарок на память от мнимой невесты.

Слово «мнимая» больно кольнуло Родионова. Он хотел возразить, но не нашелся. Анна сняла с шеи овальный образок на шелковой ленте. Она поцеловала образок и, приподнявшись на цыпочки, повесила его на шею прапорщика. На образке был изображен темноволосый пожилой святой в чешуйчатой броне, со щитом в одной руке и тоненькой тростинкой копья – в другой. Глаза святого были печальны, словно он заранее знает все то, что суждено Родионову, и жалеет его за это.

Родионов жадно поцеловал иконку, еще теплую от тела девушки, в том месте, которого только что коснулись ее губы, и спрятал ее под воротник сорочки.

– Вы знаете, кто это? – спросила Анна.

– Военный? – догадался Родионов, исправно выполняющий все церковные правила, но не слишком в них вникающий.

При всей серьезности ситуации Анна прыснула смехом.

– Эх вы, драгун! Это святой великомученик Артемий, небесный покровитель моего отца, – сказала она. – Вы ведь любите моего батюшку?

– О да, – отвечал Родионов с жаром. – Разве его можно не любить?

– Представьте, что у батюшки есть супостаты, которые ведут под него подкоп. Я всего не знаю и не могу объяснить, но боюсь, что мой отец в опасности. Помолитесь за нас святому Артемию.

Родионов не успел расспросить Анну об опасности, угрожающей его милостивцу, потому что в прихожую стали спускаться один за другим гости Волынского, и каждый из них подходил с любезностями к прекрасной Анне.