Был ли С. Ю. серьезно образован? Думаю, что не ошибусь, если скажу нет. Иногда он делал впечатление человека много знающего, но это было, в сущности, не результатом знаний и его способности схватывать суть вопроса, его ума и таланта. Помню, напр<имер>, как, будучи уже не у дел, он после поездки своей в Англию с увлечением рассказывал мне свои наблюдения над системой учения и воспитания в английских школах. Слушая его, можно было подумать, что он предался изучению этого вопроса и действительно по существу ознакомился с ним и пришел к известным выводам, но, в сущности, из дальнейшего разговора мне нетрудно было прийти к заключению, что знакомство с вопросом основывалось на нескольких разговорах в Англии, на просмотре нескольких книжек и, главное, на вышеуказанной способности ума С. Ю. – это было очередное увлечение заинтересовавшим его вопросом, и только. Иногда С. Ю., как говорили его недруги, выдавал свое невежество с головой и руками. Беседовать и спорить с С. Ю. было трудно и не всегда приятно, хотя большей частью интересно. Неприятно, потому что он сразу схватывал мысль собеседника, не давал ему договорить, а начинал возражать сам, подчас несколько «третируя» своего собеседника, а тем более противника. Если же он считал последнего не достойным возражений, то демонстративно и почти оскорбительно молчал или делал вид, что слушает, но, в сущности, не слушал, а, видимо, думал о другом. Нередко в суждениях своих он бывал резок и неприятен, чем озлоблял против себя многих, но не обижался, если противник ответил ему тем же, и напротив, относился к такому противнику с уважением и становился мягче. Я думаю, что в очень демократическом парламенте С. Ю. имел бы больше успеха, чем в старом Государственном совете.

<…> При всем своем уме и увлечениях большими политическими и государственными вопросами С. Ю. был лично тщеславен и честолюбив. Так, напр<имер>, будучи типично штатским человеком, совершенно ничего не понимая в военном деле и не интересуясь им, он очень гордился тем, что состоит по должности министра финансов шефом пограничной стражи. В прежнее время министр финансов был, в сущности, шефом пограничной стражи только denomine, командовал ею совершенно самостоятельно корпусной командир, но С. Ю. принимал свое «шефство» всерьез и входил довольно близко в дела управления корпусом. Надо отдать справедливость шефу, что поставлен был корпус очень хорошо, особенно в отношении снабжения, обмундирования и санитарной части по сравнению с армейскими корпусами, что, впрочем, отчасти зависело от возможности легко увеличивать материальные средства корпуса, лучше обеспечивать офицеров и т. п., так как ведь отпускаемые кредиты зависели от шефа, т. е. он распоряжался русскими финансами – то, что военному министру нелегко было провести в армии, то легко и просто проходило в военной части, состоявшей на попечении министра финансов.

Вместе с тем одной из характерных черт С. Ю., как мы еще увидим, была какая-то неустойчивость С. Ю. в некоторых его взглядах и мнениях. Он менял их очень легко и часто, как в делах крупных, так и в мелочах – безусловно, он поддавался иногда не только моменту, но и влиянию других, напр<имер> жены.

Как-то раз я заехал к больной М. И. случайно в парадной военной форме, в высоких сапогах, эполетах, при оружии и т. п. и, вероятно, имел довольно марциальный[101] вид. Во время моего визита в спальню пришел С. Ю. и увидел меня у кровати больной в таких доспехах, выразил свое удивление, зачем врачей так милитаризуют: «Для чего вам эти сапоги, шпоры, шашки и т. д.? Врач и военный должен быть прежде всего врачом, а все это придает врачу вид офицера…» – говорил он. Я объяснил ему, что офицерская форма военному врачу необходима потому, что среди офицеров военный врач должен быть членом военной семьи, для нижних чинов офицерский мундир нужен для того, чтобы нижние чины подчинились ему, так как в военной среде форме придают большое значение, штатский в этой среде полноправным не считается. «Я думаю, – возразил С. Ю., – что врач должен завоевывать свое положение не формой, а внушением к себе доверия и уважения своей врачебной деятельностью». Я не стал спорить и замолчал. Вскоре после этого я встретил как-то медицинского инспектора пограничной стражи Шапирова в казачьей папахе и спросил его, почему он носит папаху. Б. М. Шапиров, всегда стремившийся походить на настоящего генерала, хотя это ему плохо удавалось, ответил мне: «Я стремлюсь к возможности приравнять своих врачей к офицерам и просил С. Ю. исходатайствовать нам право носить такой же головной убор, как у офицеров пограничной стражи, и С. Ю. испросил это изменение нашей формы у государя». Меня это очень удивило, так как ведь это совершенно противоречило вышеприведенному мнению Витте. Однако мое удивление еще более увеличилось, когда я увидел в спальне М. И. большой портрет С. Ю. в военной форме, в папахе, с шашкой, что очень мало к нему шло. Оказалось, что С. Ю. исходатайствовал себе право носить форму пограничной стражи, но с узкими погонами для гражданских чинов, как у врачей. Правда, в этой форме С. Ю. появлялся редко, только в случаях, когда он появлялся перед строем, но, видимо, он сам и М. И. очень гордились этим правом С. Ю. носить военную генеральскую форму, иначе они не поставили бы на видном месте портрет С. Ю. в этой форме. Я ни разу не видел С. Ю. военным и не могу себе представить его штатскую, неуклюжую фигуру в военной форме… Думаю, что он не был особенно величествен… чтобы не сказать больше. Я слышал, что при своих поездках по России он принимал почетные караулы, рапорты офицеров, здоровался с людьми и т. п. Одним словом, этот крупный государственный человек «играл в солдатики» и, вероятно, вызывал нередко улыбку у своих офицеров. Так как С. Ю. вел очень сидячий образ жизни, то врачи посоветовали ему ради моциона верховую езду. Мысль эта ему понравилась, и он взялся за это так же серьезно и деловито, как он брался за все. Он выписал себе крупного, хороших кровей hunter'a, который мог бы нести его вес, взял себе учителя верховой езды и выучился ездить как следует. Летом, живя на даче на Елагином острове, С. Ю. чуть ли не ежедневно делал большие прогулки верхом, но странно было то, что выезжал он в военной форме и в сопровождении офицера из нижних чинов пограничной стражи – видимо, он был доволен, что выезжал как настоящий военный генерал. <…>.