Почти все дети города знали, где прячусь. Любой мог выдать. Он очень хотел, чтобы его папа получил повышение и королевскую награду! А потом испугался, что на него будут показывать пальцем как на предателя. Вот и полез ночью в подвал, украв ключи у отца.

Это было даже не раскаяние, только страх. Как его станут презирать, если узнают, он боялся больше, чем того, что могут поймать и наказать как моего сообщника.

Ты бы ещё вспомнила тот светлый миг, когда во время мятежа, карательный отряд окружил мирное селение, где я нашел убежище. И солдаты требовали выдать мятежников, а все жители, как один, стоически молчали, предпочитая лучше погибнуть, чем… как там?

— "…чем запятнать себя предательством", — подсказала Лина. — А что, разве не так? Или, может, ты не вышел на площадь, чтобы спасти их от разъяренных наемников, которые угрожали казнить любого, наугад, если люди будут молчать?

Дик легкомысленно мотнул головой:

— Не-а! Не успел. Меня сдали, не торгуясь. Потом, конечно, кто же признается собирателям историй, как героически всё было!

А самое интересное, дальше, там вообще не написано. Солдаты мигом поняли, с какими храбрецами имеют дело, и заставили их притащить кучу камней на площадь. Каждый житель селения должен был кинуть в меня камнем (и непременно попасть, иначе не считалось), чтоб доказать, что они сами не мятежники. Думаешь, хоть один не бросил? Имею в виду взрослое население, детей, к счастью, не спрашивали.

Лина нашла нужное место в книге и старательно прочертила на полях двойную линию, низко наклоняясь над страницами, чтобы скрыть от Дика свое лицо.

— А кто же тогда сжег селение? Наши, чтобы отомстить? Или это вообще неправда?

— Нет, почему же, как раз правда. Селение горело. Когда отряд собирался уезжать, старейшины осмелились потребовать обещанную награду за выдачу мятежника. И начальник отряда с теми словами, что и в книжке: "Думаю, вы сполна заслужили королевскую награду!" — действительно велел стрелять огнем в крыши домов стоящих вокруг площади. Дальше, как по дороге в лесу на их отряд напали и завязалась драка, всё правда.

— Вот видишь! Ещё спрашиваешь, почему я хочу знать, как было на самом деле? — сердито сказала Лина.

— Нет, это как раз могу понять. Только хвастать твоему герою нечем. Хочется, чтоб эту правду ты тоже знала.

— По крайней мере, он очень скромен и самокритичен! Хотя бы в этом с него можно брать пример! А что касается величайшего достижения и достойного венца всех историй… наверное, он для тебя только впереди. И это прекрасно, значит, я успела родиться вовремя! И если уж кому-то суждено правдиво написать об этом, лучше меня не найдешь!

— Хозяин! Хозяйка! Что вы тут сидите? Скорее! Свершилось!!

По центральной улице поселения, ведущей с площади перед домом главы совета на Малую площадь, как пушечное ядро, несся лохматый пёс.

Береникс мог считаться почти крупной собакой. Если бы не короткие ножки, он бы не уступал в размерах какой-нибудь заносчивой овчарке. Но, с большой головой, полустоячими ушами, украшенными бахромой, с широким туловищем и короткими лапами, одетый в желто-коричневую длинную шерсть, свитую ровными плотными шнурами, Береникс напоминал болонку-переростка, сделавшую прическу с миллионом косичек, а ещё точнее — живую веревочную швабру.

Несмотря на выдающийся интеллект, Береникс легко обижался на шутки, тем более, по поводу своей внешности. Поэтому все дети долины наперебой уверяли, какой он величественный и симпатичный.

Береникс знал, что панголины, в отличие от людей, не способны врать… во всяком случае, не так убедительно. Пробыв тут больше месяца, пёс-философ постепенно изживал комплексы, оставшиеся от прежнего воспитания Мира-без-Чудес. Но если пёс зазнавался, самые добродушные шутки вмиг сбивали с него спесь. Впрочем, это средство мгновенного, но кратковременного действия.