2. Глава 1

Первое воспоминание – звуки и запахи…

Они удивительным образом складывались в единую картину, пусть и совершенно не больничную. Сырость дополнял звук капели, а слабый запах скотного двора и свежей древесной стружки сочетался с криками петуха, собачьим лаем и мычанием. На лбу лежала высохшая заскорузлая тряпка, сквозь с трудом раздвинутые ресницы просачивался слабый свет, но открыть глаза полностью я не могла – тряпка, пусть и не слишком плотно, но ощутимо прижимала веки, а рук и тела я не чувствовала.

Сознание возвращалось и уплывало, сколько я была в таком состоянии – сказать сложно. Но не было ни запаха больницы, ни капельницы в венах... Я не могла понять, где нахожусь. Зато тряпка иногда становилась влажной. Это беспокоило, мысли, пусть ещё и неорганизованные, уже слабо пробивались через пелену беспамятства.

Ощущение дня и ночи менялось несколько раз, когда, в один момент, я не очнулась совсем, осознав себя Алиной Михайловной Лунёвой, живой и невредимой. Неловко подняла затёкшую руку и смахнула повязку со лба. Пока слезящиеся глаза привыкали к полумраку, я, повернув голову на жёсткой подушке, с удивлением успела рассмотреть часть странной комнаты. Ту, что могла увидеть, не вставая.

Я находилась не в больничной палате, что уже давно поняла по запахам и звукам. Чердак – первое, что пришло на ум. Огромный чердак, наполовину заваленный сеном или соломой. Слёзы сморгнулись, и видела я всё совершенно отчётливо, как проявившуюся фотографию.

Крепкие балки поддерживали черепичную крышу и странность этих балок свела меня с ума мгновенно – они были цельными! Вся конструкция, весь этот каркас, похожий на скелет неведомого животного, под которым я сейчас лежала, состоял из одного цельного куска дерева. При всём желании я не могла различить в стыках брусьев хоть какой-то трещины, следов клея или топора. Ничего… Эти брёвна просто росли друг из друга, я чётко видела рисунок искривлённых годовых колец на стыках.

Невольно протянув руку к нависшему над кроватью бревну, я хотела дотронуться до одной из балок, провести пальцем и убедиться, что я просто не рассмотрела как следует – ну не растут деревья под таким углом друг из друга! Рука, которую я увидела, напугала меня до полусмерти. Тонкая девичья рука, со следами давнишнего пореза у сгиба, чуть загорелая и чужая. Я ощутила её, как свою, закрыла глаза и вновь провалилась в сон или беспамятство.

Встать со своего ложа я смогла только утром – почувствовала потребность в воде и туалете. Сперва, проснувшись, я убедилась, что вчера мне не показалось – я находилась в чужом теле, молодом, но очень ослабленном. При попытке сесть кружилась голова, пробивающиеся сквозь пыльное небольшое окошечко лучи встающего солнца доставляли сильный дискомфорт – глаза слезились, я часто моргала. Нелепость ситуации была в том, что я чётко знала, кто я такая, но мои знания совершенно не совпадали с реальностью.

Все запахи и звуки были на месте, более того, проморгавшись и сев на кровати, я обнаружила и затихший источник капели – большой медный таз, в котором поблёскивала жидкость. Крыша текла и его просто подставили собирать воду.

Худощавое девичье тело, в котором я находилась, вместо привычной короткой стрижки обладало целой кучей спутанных длинных белых волос. Похоже, пока я болела, никто особо не стремился ухаживать за мной – эта куча неопрятной грудой лежала у меня на плечах, а часть доставала до матраса, на котором я сидела. Держась за деревянную спинку кровати, попыталась встать – вцепилась тонкими пальцами в перекладину, таким же странным образом растущую прямо из рамы изголовья, и попробовала подтянуть ослабшее тело. Дерево начало крошиться прямо в руках, как трухлявый пень, распадаясь на мелкую волглую щепу.