И однажды, судьба, в виде случайной или прицельной харцызской стрелы, как обычно, решила все и за всех сразу. А два человека, неожиданно для себя самих, оказались не только под одной крышей, но и под одним одеялом. Связанные лишь посмертной волей мужа и брата, а также утешительной поговоркой: «стерпится-слюбится».

Несмотря на свои тридцать с небольшим лет Катаржина оставалась довольно привлекательной толстушкой добродушно-смешливого нрава, с постоянными искорками веселья в зеленых глазах, роскошными рыжеватого оттенка волосами, обожающей цветы и шумное застолье. Она затевала непрерывные празднования по любому мало-мальски приличному поводу. Засыпая при этом терем цветами и умудряясь довести до обморока поваров и всю кухонную прислугу. А в результате — из-за ее, плещущего через край веселья, количество скоморохов и иных балаганных артистов в Дуброве иногда превышало записанных в дружину воинов.

В то время, когда сам Владивой предпочитал коня, тишину и приволье. А если не было необходимость скакать куда-то сломя голову, молодой барон занимался клеймлением скота, заготовкой фуража, ловлей рыбы или проведением совершенно необходимых и бесконечных ремонтных работ. Не собственноручно, конечно, но под личным руководством. И любые звуки, издаваемые работничьим инструментом, были ему гораздо милее мелодий, извлекаемых из дудок, бубнов и прочих скрипок. Он искренне считал, что для хмельной потехи в году отведено четыре трехдневных праздника, когда можно и повеселиться всласть и о незавершенных делах не печалиться. И еще… В отличие от своего сухопарого брата, кряжистый Владивой терпеть не мог толстушек. С юности предпочитая поспевшей сдобе стройные и гибкие тела.

Поэтому, если днем баронесса и барон довольно удачно сочетались, совершенно не мешая друг другу заниматься любимым делом, то уже через несколько месяцев, после каждой ночи, проведенной в общей кровати, чувство отчужденности только обострилось. Превратившись через полгода в совершенно непреодолимое ущелье, разорвавшее их уютный мирок на две части с зазубренными и острыми краями. Словно оба супруга надели на свои сердца и души плотную тяжелую броню, защищавшую их от неизбежных ранений и иных человеческих слабостей. Как-то незаметно перестав радоваться хорошей погоде, пению птиц и, даже, любимому делу. Все вокруг сделалось серым и пресным, как сваренная без соли и совершенно остывшая каша, которой при необходимости можно набить живот, чтобы не умереть с голоду, но удовольствия от такой трапезы совершенно никакого.

И если Владивою еще удавалось отвлечься от безрадостных мыслей: днем с головой окунаясь в повседневные заботы, а по вечерам заглядывая в кувшин с вином, то несчастная молодая женщина, не обретшая счастья в новом браке и теряющая голову из-за ревности к собственной дочери, от такой жизни начала потихоньку сходить с ума. А барон, чувствуя в этих, случившихся с Катаржиной переменах, свою вину, но не находя сил переступить через желание и брезгливость тела, еще больше замыкался в себе. Порой месяцами не разговаривая с супругой. Не видя ее цельными седмицами. С каждым днем все больше понимая, что женился он не на женщине, а на венце баронессы. И должность барона — единственное, что в этой жизни принадлежит лично ему. Потому, что даже дочь у него от брата, а своих детей от так и не полюбившейся, а уже опостылевшей супруги ему не дождаться. Как и прихода любви, которая, по слухам, делает людей счастливыми.

И Владивой, чтобы придать хоть какой-то смысл своей жизни, стал еще больше времени посвящать заботам о Дуброве. Отдавая этому занятию все мысли, силы и желания. Порой забывая и о сне, и о еде… Слившись с городком и замком в единое существо, физически чувствуя, где требуется расчистить засорившийся колодезь, а где — срочно необходимо укрепить прохудившуюся стену или подвести новые блоки под просевший фундамент башни.