Марина сосредоточилась.

– Есть у вас рыба для кота?

Оксана жевала бутерброд и сначала не поняла, в ушах потрескивало от жевания, и думала о чём-то своём.

– Консервы, что ли? Или в пакетиках?

– Мой кот консервы не ест. Только свежемороженую. Причем от слова СВЕЖЕмороженую. Хек или минтай.

Оксана бутерброд ото рта отнесла, на рекламку сырковой массы положила. Как тигрица глаза сначала медленно расширила, потом прищурила.

– Для котов обычно осетрину берут, но ее сегодня не завезли.

Ага, подумала Марина. Что ж… Фигурально выражаясь, перчатка брошена.

– Очень жаль. Хотя у нас в провинции все почему-то считают, что чем еда дороже, тем полезнее. Чёрный хлеб не едят. Только батоны. И осетрину. – Нарочно сказала. Пусть знает. А то понаехали.

Оксана свой бутерброд опять взяла, но откусывать не стала. В бою не едят.

– Форель вот есть недорогая. Стейками. Правда, один стейк – половина вашей зарплаты будет. Но для котов ничего ж не жалко. Я дома, в деревне, свою Мурочку только икрой и кормлю.

Марина даже растерялась. Не смогла сразу придумать, что сказать. Только губы скептически сжала. Потом придумала с натяжкой:

– А у Мурочки вашей ничего от икры не треснет? Если минтая нет, то дайте бутылку молока.

Оксана смачно зевнула.

– Никто у нас ничего не трескает, кроме котят. У Мурочки их восемь. Редкость по нашим временам. Но мы кошечку нашу бережём, парным молочком поим, а не этой гадостью разведенной. – И хлопнула на прилавок бутылку с молоком, и кофточку свою маскировочной окраски на грудях одёрнула.

– Ещё что-нибудь? Наличными будете платить?

Наличные захотела! Это они от налогов уходят. Ещё чего. Фиг вам. Марина картой уплатила, с вызовом взяла чек, молоко и вышла, дрожа от негодования.

– Чё ты врешь-то? У тебя же нет никакой Мурки? Да и не из деревни ты, местная, – удивилась Светлана, слышавшая разговор из подсобки.

– А чего она? Вырядилась тут. Я ж в окно видела, какая она полчаса назад к своему подъезду притащилась. Мочалка старая.

– Может, она в театр собралась? Или на свидание.

– Ага. С минтаем и молоком в пакете. Пакет-то не купила, с собой принесла. Жмотница.

– Может, вынюхивает? – спросила Света. – Может, хочет у Арсена точку перекупить?

– Такие, как она, точки не проверяют. Если и вынюхивает что-то, то ищет, куда ходит этот… То ли муж её, то ли парень. Кольца-то у него на пальце я не заметила. И у неё тоже.

– Это ты про того, что минтай берёт? А почему ты знаешь, что он и она как бы вместе?

Оксана почесала когтем макушку. Продавцы и парикмахеры наблюдательнее многих профессиональных психологов.

– Да кроме них так никто не говорит. Берут и берут товар, а что берут, для кого – какое наше дело? Покупателей у нас наперечёт, всех уже знаем. А эти оба как зайдут: «Есть у вас рыба для кота?»

– Ой, божечки… – покачала головой Света. – По мне так лишь бы хоть что-то брали. Кассу бы сделать.

Мда… Кошки своей у Марины действительно никогда не было, зато у деда был поросёнок.

– Денег-то оставишь на ребёнка сколько-нибудь? – спросил однажды дед у матери, когда она, привезя Оксанку, собиралась на автобус. Обычно он не вмешивался в разговоры невестки и жены, а тут вышел из сарайчика, где у него жил поросёнок, и встал в коридоре, как бы бабку поддерживая морально.

– У сыночка своего возьмите в счёт алиментов. Или порося заколите, вот вам и денежки. – Мать, торопясь, чтоб не опоздать на автобус, прищурившись, кидала в сумку свою дешевую косметику. – А мне бы самой кто дал.

Оксанка, тут же вертевшаяся, дёрнула её за подол.

– А что такое алименты, мам?