Так значит?! Он ей…, а она…!!! Но тятьке он говорить ничего не собирался. Во-первых, потому как, он не доносчик какой, а во-вторых, сестру было жалко. Тятька, и впрямь, выпорет, и не спросит.

После того, как умерла мать, которую Тимка и не помнил даже, Ульянка заменила ему, пусть и не мать, но полноценную старшую сестру. Она и колыбельные ему малому пела и сказы сказывала, и портки мыла, и рубашонки штопала, и от обидчиков его защищала, и вообще, любила его. А он ее, потому как, ближе Ульки у него никого и не было. Тятька с бабкой – не в счет. Им все было недосуг мальцом заниматься. Оно и понятно. Тятька бочаром трудился. У него заказов, почитай со всей Реки было, делай не переделаешь. Зато и достаток в доме был. А бабка Аглая, она была строгая, грамоте учила, счету всякому, да уму разуму, как жить, чтобы людям не стыдно было в глаза глядеть. К ней со всей деревни за мудрым советом приходили, называли Ведающей. Правда, Тимка не все и не всегда понимал, не то, что Ульянка. Умная была у него сестра – страсть, а уж красивая – глаз не отвесть. Подслушал он как-то, когда к тятьке купчина один приезжал, партию бочек заказывал. Сестру увидел и говорит:

– Ладная у тебя дочка, Акинфий. А чуть подрастет – красавицей писаной будет. А у меня сынок растет…

Дальше Тимка не успел услышать, его бабка застукала. Ох и больно тогда за чуб трясла, чтоб, значит, не подслушивал, и место свое помнил!

Ульяна посмотрела с насмешливой улыбкой на убегающего брата. Вот же постреленок!! Но то, что он тятеньке не пожалуется, да и вообще, никому и ничего не расскажет, Ульяна знала доподлинно. Поэтому, больше не думая об этом, поспешила быстрее к дому. Солнце уже поднялось, оторвавшись от горизонта, косыми лучами пробиваясь сквозь густую зелень. До чего же было хорошо и вольно в лесу!! А запахи!!! Хоть ложкой хлебай и сыт будешь от такого-то аромата! Но дома ждала работа, да и бабушка Аглая, небось, потеряла уже внучку. Она никогда не ругала Ульяну за ее отлучки. Знала, старая, что не ради баловства девочка в лес, да к реке убегает, вот и не ворчала.

Подходя к своему дому, который стоял на самом краю леса, Ульяна приметила чужаков, идущих из центра деревни к их дому. Высокий старик с седой бородой, чуть ли не до пояса, опирающийся на толстую, корявую деревянную клюку, да молодой чернявый отрок, чуть постарше самой Ульяны. Девочка умерила шаг, а потом и вовсе за рябиновым кустом схоронилась. Слава о бабке Аглае далеко летела по Сибири. К ним даже и из города люди, кто конными, кто пешими, вон, как эти двое, шли. Кого вылечить, кому беду отвести. Да мало ли у людей невзгод всяких, да горестей по свету было! Но, почему-то, именно эти двое вызвали у девочки какое-то волнение. Сердце вдруг застучало, запрыгало часто-часто, словно зайчонок, от лисы убегающий. Уле показалось, что над этими двумя, словно облако черное тянется шлейфом. Ох, не к добру это! Но сидеть в кустах она не собиралась. Обошла кругом, и огородом прошмыгнула в амбар, а оттуда юркой мышкой проскочила в сенник.

Пришлые остановились у прясла. Старик громким зычным голосом позвал:

– Хозяева… Есть кто?

Дворовая собачонка по кличке Лейка, лохматым комком выкатилась из-за угла дома и со звонким лаем кинулась к калитке. Из загона, гремя пудовой цепью с достоинством вышел лохматый Волчок палевой масти, огроменный пес с медвежьей башкой, и утробно зарычал. Уля и упомнить не могла, когда слышала, как Волчок гавкает. Он всегда только рычал, да и то, на чужих или когда дикого зверя поблизости чуял. Зато Лейка лаяла за двоих. Ее звонкий голосок, почитай, на всю деревню слышен был. А тут случилось дивное. Собачонка подскочила к калитке, и вдруг замолчала. А потом, поджавши хвост, попятилась назад и тоненько заскулила. А пришлые даже слова ей не сказали, даже клюкой не отмахнулись. Просто стояли и в ожидании хозяев, смотрели на двор. Ульяна заметила, как по губам молодого пробежала змеиная ухмылка. Но старый ему что-то сказал коротко, и опять лицо парня сделалось спокойным и почти равнодушным.