Не вступая в догматические и историко-канонические споры, мы должны показать чужеродность и религиозную неверность католицизма в двух основных вопросах: о субъективном источнике веры и мироприятия. 1) Для католика вера есть акт волевого усилия (а не любви и ви́дения, как в православии); отсюда гетерономия, формализация церковности и молитвы, инквизиция и агрессивная пропаганда во что бы то ни стало. 2) Католик приемлет мир, исходя от мира сего, по-мирски искаженным актом на путях власти и лукавства (а не очищения и умудрения, как в православии); отсюда моральный казуизм, иезуитство, светские посягания пап и интернационализм в политике. Посему мы отвергаем унию, оберегая древнюю чистоту и мудрость православия.

Философия вырождается в отрыве от живого духовного опыта, от религиозных корней души и нравственной чистоты самого философа. Философ несет особенную ответственность и обязан предметно обосновывать каждое свое утверждение. С этой точки зрения необходимо обновление всей философии: новое учение об очевидности, о строении философского акта, о соотношении религии и науки, о добродетели, о правосознании и художественности. Необходим нещадный анализ беспочвенности и извращенности философствующей публицистики за последние 25 лет, начиная от Розанова и кончая евразийцами[11].

Нам важно оттенить 1) самоценность науки – ее критериальную самостоятельность, ее независимость от всяких политических, социальных и морализующих тенденций, ее свободу; 2) ее духовную ответственность и необходимость поддержания на высоком уровне начала академической чести; 3) ее воспитывающую силу: человек приобретает умение самостоятельно индуктивно-интуитивно испытывать и исследовать предмет;

4) ее принципиальный самоурезывающийся аскетизм и релятивизм; отсюда ее гностическая и религиозная скромность;

5) ее неприкованность к внешнему чувственному опыту, ибо гуманитарные науки живут опытом внутренним, нечувственным и духовным – отсюда преодоление сенсуализма[12]; 6) наука не только не исключает религиозности, но нуждается в ней, как в живом опыте мировой тайны, сложности и величия предмета.

Всем этим определяется значение академии и университета в системе национальной культуры.

Современное искусство переживает глубокий кризис: оно говорит о незначительном, изощряясь в технических новшествах и трюках, и творит неискренно и аффектированно. Модернизм состоит в изощренных выкриках, несущихся из хаоса разлагающегося бессознательного. Это есть симптом общего духовного кризиса[13]. Это надо показать во всех областях – от музыки до живописи, от поэзии до театра. Надо вскрыть разложение русского предреволюционного искусства (отнюдь не замалчивая исключений). Большевицкое искусство проявляет этот кризис с вызывающим бесстыдством. Надо воззвать к русскому гению – чтобы он дал очистительную критику и создал новые великие и водительные свершения.

Несмотря на революционное крушение, Россия есть великая страна, создавшая великую культуру и созидаемая великим народом. Ей предстоит великое будущее и невиданный расцвет. Своеобразие России – в природе, в расовом составе, в национальном характере, в религиозности, в культуре. Ее проблема: русская душа дышит свободой и нуждается в дисциплине; она богата талантом и нуждается в трудолюбии; она глубока и темпераментна и нуждается в волевом и разумном трезвении; она религиозна по природе и нуждается в зорком очищении от беспредметного, ложного и импрессионистического религиозничанья; она созерцательна и эмоциональна и нуждается в силе характера. Отсюда идея будущего русского строительства